Оськин М.В. Николай Владимирович Рузский. Генерал Рузский Николай Владимирович: биография и смерть Генерал николай рузский

«Генерал-адъютант Н. В. Ру́зский. Герой Львова». Почтовая открытка времён Первой мировой войны

Никола́й Влади́мирович Ру́зский (6 (18) марта (1854-03-18 ) - 1 ноября , Пятигорск) - генерал-адъютант (с 22 сентября 1914 года), генерал от инфантерии (с 29 марта 1909 года), член Военного (с 31 января 1909 года) и Государственного (с 17 марта 1915 года) советов. Участник русско-турецкой 1877-1878 годов, русско-японской 1904-1905 годов и Первой мировой войн. Заговорщик, играл важную роль в событиях Февральского переворота .

Биография

Из дворян Калужской губернии. Род Рузских берет своё начало от городничего уездного подмосковного города Руза в конце XVIII века Алексея Михайловича Лермонтова (Острожниковская линия рода Лермонтовых). Отец - Владимир Дмитриевич Рузский (1829-1855) , чиновник XII класса. В раннем возрасте лишился отца и был взят под покровительство Московского опекунского совета .

В 1884 году женился на дочери отставного капитана Зиновии Александровне Боржезовской. Имел трех дочерей .

С 11 марта 1882 по 26 ноября 1887 года - старший адъютант штаба Киевского военного округа . В мае - октябре 1881 года командовал батальоном 131-го пехотного Тираспольского полка . С 26 ноября 1887 года начальник штаба 11-й кавалерийской дивизии . С 19 марта 1891 года - начальник штаба 32-й пехотной дивизии . С 23 июля 1896 года командир 151-го пехотного Пятигорского полка . С 13 декабря 1896 года окружной генерал-квартирмейстер штаба Киевского военного округа. Во время службы в Киевском военном округе пользовался большим авторитетом и уважением среди сослуживцев и начальства. С 10 апреля 1904 года начальник штаба Виленского военного округа .

В 1906 году участвует в разработке "Положения о полевом управлении войсками в военное время". С мая 1907 года - член Верховного военно-уголовного суда по расследованию дела о сдаче Порт-Артура . С 6 октября 1909 года - командир 21-го армейского корпуса . Отчислен от командования ввиду слабого здоровья.

С декабря 1909 (январь 1910 года по новому стилю) член Военного совета при военном министре, занимался разработкой уставов и наставлений, был одним из авторов Полевого устава 1912 года. 7 февраля 1912 года вновь назначен на важнейший пост в армии: помощника командующего войсками Киевского военного округа - по существовавшему плану в случае войны с Германией и Австро-Венгрией командующий войсками КВО генерал Н. И. Иванов назначался главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта, а Рузский - командующим армией, сформированной на базе Киевского военного округа .

Первая мировая война

Н. В. Рузский, 1914

С 19 июля по 3 сентября 1914 года командовал 3-й армией . В начале войны несмотря на поступавшие сведения об австрийском наступлении в направлении Люблин - Холм упорно продолжал наступление на Львов. За бои с австрийцами и в первую очередь за взятие Львова вдвойне награждён орденом Святого Георгия 4-й и 3-й степени (ВП 23 августа 1914 года). За Галицийскую битву награждён орденом Святого Георгия 2-й степени (ВП 22 октября 1914 года), став одним из трёх награждённых высших военачальников этой очень высокой наградой . Обрёл славу «завоевателя Галиции» и громкую славу в общественных, в том числе оппозиционных кругах.

С 3 сентября 1914 года - Главнокомандующий армиями Северо-Западного Фронта . Под его командованием войска фронта сражались в Варшавско-Ивангородской , Лодзинской (во время которой, несмотря на достигнутый успех 1-й и 10-й армий Рузский отдал приказ об отступлении, из-за чего попавшая в окружение группа германских войск генерала Р. Шеффер-Бояделя смогла выйти из окружения) и Августовской операциях, (в последней именно его действия стали причиной катастрофы 10-й армии). Как военачальник имел привычку обвинять подчиненных в своих неудачах, в частности добился отстранения командующих армиями - П. К. Ренненкампфа и С. М. Шейдемана на Седлецком совещании Ставки, тем самым оправдывая свой приказ о свертывании наступления войск его фронта. Однако деятельностью данных генералов не безосновательно выражало недовольство военное командование Ставки и военный министр. 13 марта 1915 года Рузский заболел и покинул фронт, сдав командование генералу М. В. Алексееву .

17 марта 1915 года назначен членом Государственного , а 20 мая 1915 года также Военного советов. Вернулся на высший командный пост благодаря личному решению императора Николая II , несмотря на ранее выявившиеся его недостатки как военачальника.

Адвокат Н. П. Карабчевский оставил воспоминания, записанные со слов жены Великого князя Иоанна Константиновича Елены Петровны , что когда она содержалась в екатеринбургской тюрьме, то её навещал врач цесаревича В. Н. Деревенко , который рассказал ей об отзыве Николая II о Н. В. Рузском, сделанном уже в ссылке: «Бог не оставляет меня, Он даёт мне силы простить всех моих врагов и мучителей, но я не могу победить себя ещё в одном: генерал-адъютанта Рузского я простить не могу!»

В беседе с генералом С. Н. Вильчковским в 1918 г. генерал Н. В. Рузский подробно рассказывал о стойком сопротивлении Императора Николая II оказываемому на него давлению по введению «Ответственного министерства» (По замыслу оппозиции это министерство должно было подчиняться не Императору, а главе кабинета, в свою очередь ответственного перед Думой. То есть, заговорщики стремились к введению парламентского строя в России, что шло вразрез с существующим законодательством Империи). На горячие доводы Рузского о необходимости немедленного введения Ответственного министерства [ ] "Государь возражал спокойно, хладнокровно и с чувством глубоко убеждения. Основная мысль Государя была, что он для себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает себя не в праве передать всё дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред Родине, а завтра умоют руки, «подав с кабинетом в отставку». «Я ответственен перед Богом и Россией за всё, что случится и случилось», сказал Государь, «будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным советом - безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность» . Рузский старался доказать Государю, что его мысль ошибочна, что следует принять формулу: «государь царствует, а правительство управляет». Государь говорил, что эта формула ему непонятна, что надо было иначе быть воспитанным, переродиться. Генерал Рузский спорил, возражал, доказывал и наконец после полутора часов получил от Государя соизволение, что он согласен на ответственное министерство. Остается совершенно непонятным, почему царь вдруг изменил своим убеждениям и согласился. Анализ документов приводит к выводу, что это решение принималось от имени Государя, но не самим Государем .

Делясь своими воспоминаниями уже после свержения монархии и большевистского переворота, незадолго до своей мучительной кончины, генерал Рузский стремился оправдаться перед потомками. Он понимал, что столь внезапное изменения мнения Императора в пользу Ответственного министерства будет выглядеть подозрительным. Поэтому Рузский пытался уверить, что перед тем, как Император дал своё согласие, он, Рузский, заметил, что в Государе произошла «какая-то перемена ». Государь «проявлял что-то похожее на безразличие » . Для Рузского важно было, чтобы в памяти потомков сложилось убеждение, что всё происходило с полного согласия Царя. Рузский хотел выглядеть не заговорщиком, а верноподданным, действующим в согласии со своим Государем.

После февральской революции активно выступал за поддержание дисциплины в армии, в результате чего имел разногласия с военным министром А. И. Гучковым и генералом М. В. Алексеевым. 25 марта 1917 года Н. В. Рузский потерял пост главнокомандующего фронтом. Уехал в Кисловодск .

После Октябрьской революции

Был арестован 11 сентября 1918 года в Ессентуках красными. Отказался возглавить части Красной армии, ссылаясь на неприятие войны «русских с русскими» . 18 октября 1918 года (2 ноября по новому стилю) был выведен на Пятигорское кладбище в составе группы заложников и убит кинжалом лично армянским чекистом Г. А. Атарбековым . Генерал, согласно показанию свидетеля, скончался после пяти нанесенных ему ударов, не издав при этом ни единственного стона .

Воинские звания

Награды

• Орден Святой Анны 4 ст. (1877)
• Орден Святой Анны 3 ст. с мечами и бантом (1878)
• Орден Святого Станислава 2 ст. (1883)
• Орден Святой Анны 2 ст. (1888)
• Орден Святого Владимира 4 ст. (1891)
• Орден Святого Владимира 3 ст. (1894)
• Орден Святого Станислава 1 ст. (1899)
• Орден Святой Анны 1 ст. с мечами (1905)
• Орден Святого Владимира 2 ст. с мечами (1905)
• Орден Белого Орла (06.12.1911)
• Орден Святого Александра Невского (06.12.1913)
• Орден Святого Георгия 4 ст. (23.08.1914)
• Орден Святого Георгия 3 ст. (23.08.1914)
• Орден Святого Георгия 2 ст. (22.10.1914)

На сайте в комментариях прочитал, что «краеведение это всеобъемлющая наука». Сомневаюсь, что думали о науке Виктор Бабуркин и еще пять художников, когда безвозмездно восстанавливали церковь Рождества Иоанна Предтечи в селе Молохово.

Да и я как-то не задумывался о науке, когда стал собирать материал о генерале Рузском. Статью «Генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский» я написал в конце 2008 года для публикации в журнале «Петербургский коллекционер». Главный редактор журнала публиковать её отказался, ссылаясь на то, что слишком мало предметов коллекционирования связано с этим человеком и выложил её на форуме коллекционеров – Sammler . ru . На этом форуме со статьей может ознакомиться любой желающий, но я её все-таки продублирую и здесь.

А недавно мне попалась на глаза книга «Российско-болгарская дружба и сотрудничество: традиции, современность, перспективы». В ней есть статья Соловьева А.Г. «К 150-летию со дня рождения генерала-русофила Радко-Дмитриева».

Вот, что написано в этой статье: «Командующий 2-ой армией, эсер Иван Сорокин, чтобы показаться защитником советской власти от контрреволюционных выступлений, приказал 18 октября 1918 года расстрелять более 100 человек генералов и представителей русской аристократии, вместе с ними и Радко Дмитриев. В городе Пятигорске, в последние дни своей жизни он наказывал своему сыну Михаилу Димитриеву: «Желаю, чтобы мои кости были перенесены и положены в могиле моего отца в селе Градец». Это предсмертное желание не выполнено и поныне. Известный военноначальник, победитель Лозенграда и Бунархисаря, Пшемысля и Митавы, кумир солдат болгарской и русской армий, лежит где-то около Пятигорска в неизвестной братской могиле!»

Как-то странно и неприятно мне было все это читать в Материалах Международной научно-практической конференции. Потому что у меня есть несколько фотографий с места захоронения этих боевых генералов. Их могилы рядом и на видном месте – возле церкви в Пятигорске.

В конце книги есть раздел «Наши авторы», из которого следует, что Соловьев А.Г. – председатель Ставропольского отделения «Союза друзей Болгарии».

Судьба генерала от инфантерии Николая Владимировича Рузского (06.03.1854 - 21.10.1918г.) многими нитями связана с нашим краем.

В 1787 г. служил капитаном в московском гусарском батальоне Алексей Михайлович Лермонтов, который через десять лет стал городничим в уездном городе Рузе Московской губернии, где у него родился внебрачный сын. Так появился Витт Алексеевич Рузский, правнуком которого и стал Николай Владимирович Рузский. Таким образом, генерал был праправнуком Алексея Михайловича Лермонтова и внучатым племянником поэта Михаила Юрьевича Лермонтова. Как и сам великий поэт, Н. В. Рузский принял мученическую кончину в Пятигорске. И еще один интересный факт – с 23.07.1896 г. по 13.12.1896 г. Николай Владимирович был командиром 151-го пехотного Пятигорского полка.

В первую мировую войну офицерский орден св. Георгия 1-й степени не выдавался. Вторую степень награды заслужили четверо командующих фронтами: В. Рузский, Н. Юденич, Н. Иванов и Великий князь Николай Николаевич Младший (до 1915 г. бывший Верховным Главнокомандующим русской армии). Рузский принимал участие в разработке уставов и наставлений, автор Полевого Устава 1912 года. Этот Полевой Устав российской армии применялся в РККА до 1930-х годов. Кроме того, Николай Владимировичсыграл роковую роль в отречении Государя от престола…

Принято считать, что события 27 февраля, первого дня революции, начались с выстрела унтер-офицера Запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка Тимофея Кирпичникова, убившего начальника Учебной команды батальона капитана Лашкевича. За этот «подвиг» Кирпичников был награжден самим генералом Корниловым, в то время командующим Петроградским Военным округом, Георгиевским крестом 4-й степени. Его фотография и рассказ о нем обошли в то время всю отечественную прессу. Вскоре он был произведен в прапорщики*.

Царь, принявший на себя Верховное главнокомандование находится в Ставке в Могилеве. Однако в Петрограде положение настолько осложняется, что царь решает поехать в Царское село, ближе к семье. На станции Дно, его поезд останавливают, тогда он устремляется в Псков, к генералу Рузскому, командующему Северным фронтом, рассчитывая на его поддержку в подавлении бунта в Петрограде. В этот момент Н.В. Рузского, как и других прогрессивных русских генералов, все больше заставляла задумываться критическая ситуация, которая сложилась в России. Посланный накануне из Ставки в Петроград (дабы навести там благочинный порядок) генерал Николай Иудович Иванов с батальоном георгиевских кавалеров и пулеметной командой застрял в пути. Часть его офицеров покинула эшелон, а солдаты (георгиевские кавалеры!) отказались повиноваться. Рузский видел только один выход – отречение царя от престола. 1-2 марта идут переговоры. Николай II требует послать в столицу надежные войска. Рузский отказывается поясняя, что сейчас нет такой части, которая была бы настолько надежна, чтобы её можно было послать в Петербург. И Николай II делает шаг, который, прежде всего для всех присутствующих означает смертный приговор. (Менее чем через полтора года и царь, и генерал примут мученическую кончину с разницей всего в четыре месяца). Н.В.Рузский ни на минуту не задержал отправку телеграмм во все концы страны с сообщением об отречении государя.

Нам трудно понять всю напряженность, какая сопутствовала этим переговорам, но из исторических документов ясно одно – все сомневались и не знали что делать. После того, как царь принял отречение, он вскоре пишет записку Рузскому, чтобы тот «остановил дело». Но уже поздно, телеграммы разошлись по всей России. Да и сам Рузский в душе метался и понимал, какой груз ответственности лежал на нем. Сначала генерал считал, что власть надо передать «ответственному министерству» или Комитету Государственной думы, с чем был согласен и сам царь. Но затем стороны склонились в пользу наследника цесаревича Алексея, а потом брата царя – Михаила Александровича.

Многие тогда надеялись, что в России начнутся демократические преобразования. И преобразования не заставили себя долго ждать… Телеграф разослал знаменитый Приказ № 1. Отныне солдаты имели право не выполнять распоряжения офицеров, прежде не обсудив их в своем кругу; они могли смещать офицеров и назначать новых – по своему усмотрению; отдавать офицеру честь стало не обязательно, а титулы вообще отменялись. Алексеев из Ставки по телефону долго уговаривал военного министра Гучкова об отмене этого приказа, способного развалить любую армию. Приказ отменен не был, а Гучков, чтобы «освежить» армию, продолжил свои преобразования. Его компания по чистке генералитета проходила до мая 1917 г. Со службы тогда изгнали более сотни генералов, оставшихся без пенсии.

С апреля 1917 года генерал Рузский в отставке, он уезжает в Кисловодск на лечение. 5 сентября 1918 года Совет Народных Комиссаров принял постановление «О красном терроре», согласно которому ВЧК могла заключать классовых врагов в места лишения свободы, а лиц, участвовавших в белогвардейских организациях, заговорах и мятежах, расстреливать. Одновременно наркомат внутренних дел издал приказ, в котором было изложено требование ареста в качестве заложников представителей буржуазии, генералов, офицеров, деятелей царского режима, активных членов оппозиционных большевикам партий. В сентябре 1918 года Рузский попал в число заложников, взятых Кавказской Красной Армией, и расстрелян 21 октября в Пятигорске.

Всего в тот день было расстреляно 59 человек. Николай Владимирович возглавлял список, вторым в этом списке был генерал Радко-Дмитриев - болгарин, перешедший на русскую службу во время войны несмотря на то, что его родина, Болгария, выступила на стороне Германии и Австрии. Он был награжден орденом св. Георгия 3-й степени и Георгиевским оружием. Жизнь и этого боевого генерала, к сожалению, закончилась трагически. Его настоящие имя и фамилия – Радко Русков Дмитриев, одно из сел в Болгарии носит его имя.

И хотя «белый» террор не возводился в ранг государственной политики, и белогвардейцами была создана «Особая комиссия по расследованию злодеяний большевиков», масштабы «белого» террора были ничуть не меньше масштабов «красного», а методы столь же чудовищны и бесчеловечны. За годы войны в 18 селах только Медвеженского уезда Ставропольской губернии белогвардейцами было замучено 472 человека из числа мирных жителей. Можно бесконечно перечислять преступления обеих сторон. Очевидно здесь важны не количественные доказательства жестокости сторон. Важно понимание того, что гражданские войны, разжигаемые политическими группировками, всегда носят очень жестокий характер, ввергают в свою орбиту все население и не могут быть оправданы никакими помыслами и целями**.

*Тимофей Кирпичников в 1918 г. изъявил желание служить у белых в Корниловском полку. Там он и нашел свою смерть. Генерал Кутепов, командовавший Корниловским полком Добровольческой армии, узнав о его «подвиге», приказал расстрелять «унтер-офицера, который убил своего начальника».

**Генерал Н.Н. Врангель запретил в своей армии ношение Георгиевских наград, пожалованных ранее адмиралом Колчаком «за отличия, оказанные в гражданской войне». Мотивируя это тем, что в братоубийственной войне русских с русскими награждение боевыми российскими наградами неэтично. А вот Георгиевские награды, пожалованные еще в мировую войну, носить не возбранялось.

Куринной Вячеслав

Если верить одной из генеалогических версий, Николай Владимирович имел дальнюю родственную связь с Лермонтовым. По этой версии городничий подмосковного города Рузы конца XVIII века А.М.Лермонтов, являвшийся, как и великий поэт, предком шотландского пришельца Джорджа Лермонта, имел внебрачного сына, которому он дал фамилию по имени города, которым управлял. Рузский-шестой, родившийся в 1854 г., вряд ли мог предполагать о таких генеалогических нюансах. Он рос в дворянской семье среднего достатка и в юном возрасте вступил на военную стезю, став воспитанником 1-й военной гимназии в Петербурге. После окончания гимназии он поступил во 2-е Константиновское военное училище, готовившее пехотных офицеров. Преподавание в этом училище под воздействием военных реформ Александра II и Д.Милютина велось по новым методикам, оживлявшим теоретические и практические занятия, и Рузский получил здесь хорошие знания.

В 1870 г., после окончания училища, молодой офицер начал службу в лейб-гвардейском Гренадерском полку. Боевую закалку он получил, участвуя с полком в русско-турецкой войне 1877 - 1878 гг. Отличался отвагой и хладнокровием, в одном из боев был ранен. После окончания войны поступил в Академию генерального штаба, по выпуску из нее служил в штабах различных военных округов, приобрел большой опыт оперативной и тыловой работы. В 1896 г. Рузский командовал 151-м пехотным Пятигорским полком, носившим, по превратности судьбы, имя города, где через 22 года он окончит свой жизненный путь. Вернувшись на штабную работу, он стал генерал-квартирмейстером штаба Киевского военного округа, получил чин генерал-майора, в 1902 г. был назначен на должность начальника штаба Киевского военного округа.

Через три года Николай Владимирович отправился на русско-японскую войну. В качестве начальника штаба 2-й Маньчжурской армии Рузский, ставший генерал-лейтенантом, организовывал оборону войск армии на реке Шахэ, испытал горечь неудачного наступления под Сандепу, где первоначальный успех 2-й Маньчжурской армии был сорван нерешительными действиями главнокомандующего Куропаткина, много потрудился и многое пережил в других сражениях.

По окончании войны Николай Владимирович командовал 21-м армейским корпусом. В 1909 г. он стал генералом от инфантерии и членом Военного совета. Помогая Военному министерству, во главе которого стоял В.Сухомлинов, в работе по проведению реформы в армии, он занимался разработкой уставов и наставлений, в которых остро нуждались войска. Николай Владимирович был одним из авторов Полевого устава 1912 г. Вернувшись в Киевский военный округ, он вплоть до начала первой мировой войны занимал должность помощника командующего войсками округа.

В период отмобилизования русских войск Рузский получил назначение на должность командующего 3-й армией, входившей в состав Юго-Западного фронта. В Галицийской битве 1914 г. его армия, действуя совместно с 8-й армией генерала А.Брусилова, наносила главный удар в направлении на Львов, Галич. 6 августа 3-я армия, имея 12 пехотных и 4 кавалерийские дивизии, перешла в наступление и в течение недели, преследуя отходившие австро-венгерские войска, продвинулась на 90- 100 километров. В сражениях у рек Золотая Липа (13-15 августа) и Гнилая Липа (16- 18 августа) противник попытался остановить наступление 3-й армии на Львов, но при поддержке 8-й армии Рузский смог добиться победы. Австрийцы отступали, бросая орудия, боеприпасы, даже стрелковое оружие. Со взятием 21 августа Львова имя Рузского приобрело громкую известность. Причастный к взятию Львова, Брусилов с легким чувством досады характеризовал Николая Владимировича следующим образом: "Человек умный, знающий, решительный, очень самолюбивый, ловкий и старавшийся выставить свои деяния в возможно лучшем свете, иногда в ущерб соседям".

После успеха в Галиции Рузского ожидало повышение в должности и вместе с тем новые трудности: в начале сентября он сменил генерала Я.Жилинского на посту командующего Северо-Западным фронтом, отступавшим из Восточной Пруссии. Сражаться с германскими войсками было значительно сложнее, чем с австро-венгерскими, но немецкие генералы скоро убедились, что им противостоит упорный и умелый противник. В период боев на средней Висле, а затем под Лодзью войскам Рузского удалось не только сдержать наступательные действия немцев, но и потеснить противника. Николай Владимирович не боялся вступать в спор со Ставкой верховного главнокомандующего, твердо отстаивая свое мнение. Когда в разгар боев зашла речь о перемещениях командующих армиями Северо-Западного и Юго-Западного фронтов, он твердо заявил начальнику штаба Ставки генералу Янушкевичу: "Всякую перетасовку там и у нас во время операции считаю вредной".

С началом кампании 1915 г. германское командование осуществило наступление против войск Рузского. После упорных боев немцам удалось занять город Августов, но на пути к Варшаве их ожидала неудача. В сражении под Праснышем Рузский умело организовал оборону войск фронта, а затем сам перешел в наступление, отбросив противника на территорию Восточной Пруссии. Командующий Северо-Западным фронтом полагал, что необходимо, обороняясь в Галиции, направить все усилия против главного противника - Германии. Но Ставка верховного главнокомандующего после долгих колебаний приняла иное решение: усилить натиск на австро-венгерские войска, переключив Северо-Западный фронт на чисто оборонительные действия. Вскоре, как и предполагал Николай Владимирович, противник овладел инициативой и перешел в общее наступление. Раздосадованный и чувствовавший моральную и физическую усталость, Рузский передал фронт новому командующему генералу М.Алексееву и, зачисленный в члены Государственного совета, уехал в отпуск для лечения. Поправив свое здоровье, Рузский в июне согласился возглавить отдельную 6-ю армию, прикрывавшую Петроград. Через месяц, после разделения Северо-Западного фронта на Северный и Западный, Николай Владимирович был назначен на должность командующего Северным фронтом.

Вскоре пост верховного главнокомандующего принял на себя сам Николай II (начальником штаба верховного главнокомандующего стал Алексеев). Но о наступлении думать не приходилось: русская армия с трудом сдерживала давление немецких войск. Тяготясь позиционными формами ведения войны, Рузский в декабре 1915 г. вновь отпросился в отпуск. В августе 1916 г. Николай Владимирович вернулся к должности командующего Северным фронтом. По-прежнему видя в германской армии главного противника, он рассчитывал на активную роль Северного фронта, но боеспособность русских войск падала на глазах под воздействием революционного брожения. В период проведения наступления в Прибалтике (декабрь 1916 г.) Рузскому пришлось проявить жестокость, предав суду многие сотни солдат, не желавших воевать. "Рига и Двинск, - отмечал командующий, - несчастья Северного фронта, особенно Рига. Это два распропагандированных гнезда".

Лучшие дня

Наступление войск Северного фронта сорвалось. Далее война, как таковая, закончилась, на первый план выступила политика. Генерал Рузский был убежденным монархистом, сторонником самодержавия, но личность Николая II, допустившего в России распутинщину и всеобщий разброд, вызывала в нем растущее недовольство. Он верил, что преемник Николая II сможет обновить страну. В феврале 1917 г. Николай Владимирович с одобрением отнесся к призывам Государственной Думы положить конец слабости власти.

1 марта в Псков, где располагался штаб Северного фронта, прибыл Николай II, направлявшийся из бурлившего Петрограда в Ставку, в Могилев. На перроне голубой поезд с золотыми орлами никто не встречал, после некоторого времени появился командующий фронтом, проследовавший в вагон царя. Именно с уст Рузского утром 2 марта Николай II услышал прямое предложение отречься от престола. В этот же день генерал сообщил царю результаты телеграфного опроса Алексеевым командующих русскими армиями и флотами: все были за отречение, лишь Колчак, командующий Черноморским флотом, воздержался. Около 12 часов ночи на 3 марта государь вручил Рузскому и прибывшим делегатам Комитета Государственной Думы два экземпляра манифеста о своем отречении в пользу брата Михаила. Позже Николай Владимирович говорил: "Я убедил его отречься от престола в тот момент, когда для него самого ясна стала неисправимость положения".

Но нового государя Россия так и не обрела, получив взамен самодержца Временное правительство. В апреле 1917 г. Рузский подал в отставку. Уехав на Кавказ лечиться, он с тревогой наблюдал за дальнейшим развитием событий. В июне его пригласили участвовать в совещании высшего командного состава армии с членами Временного правительства. Вслед за генералом А.Деникиным, призвавшим покончить с анархией в стране и армии, Рузский выступил настолько горячо и резко, что Керенский обвинил его в стремлении восстановить царское самодержавие. 12 октября Николай Владимирович участвовал в работе "Совещания общественных деятелей" в Москве и высказался в защиту бывшего верховного главнокомандующего Л.Корнилова, смещенного и арестованного по обвинению в мятеже.

Приход к власти большевиков Рузский встретил откровенно неприязненно. 63-летний генерал, по состоянию здоровья нуждавшийся в лечении, жил в Пятигорске. По занятии города красными он в числе других "царских слуг" был взят в качестве заложника и 19 октября 1918 г. расстрелян. Некоторых приговоренных полуживыми зарывали в ямы.

Есть сведения, что после объявления приговора Николаю Владимировичу был задан вопрос: "Признаете ли вы теперь великую российскую революцию?" Он ответил: "Я вижу лишь один великий разбой". Рядом с Рузским лег другой генерал - Радко-Дмитриев, болгарин по происхождению, бывший командующий 12-й армией.

Забытые страницы Великой войны

Оксюморон Генерала Рузского

Генерал-адъютант Н. В. Рузский. Герой Львова". Почтовая открытка времён Первой мировой войны

В истории русского военного ордена св. Георгия такого не случалось ни до, ни после.

В течение двух месяцев тремя степенями этой самой значимой военной награды Империи был награжден один человек – генерал Николай Владимирович Рузский. Казалось бы, не может быть сомнений в том, что был отмечен тот, кто на самом деле заслуживал такой чести. На войне бывают награждения случайные, ошибочные, массовые, но трижды ошибиться в течение нескольких недель Георгиевская Дума и государь не могли. Выходит, было за что отмечать?

В том то и дело, что вся судьба генерала Рузского – это череда сплошных парадоксов. И три ордена св. Георгия – не исключение из общего ряда. Не судьба, а оксюморон. То есть, сплошное противоречие.

О том, за что и при каких обстоятельствах Рузский получил последовательно и быстро три георгиевских креста – чуть позже. А пока – о судьбе. Николай Владимирович родился в марте 1854 года (следовательно к началу Первой мировой разменял седьмой десяток) в Калужской губернии в дворянской семье. Есть вполне убедительная версия о происхождении предков генерала, кровью связанных с родом Лермонтовых. Один из представителей славного рода, к которому относился и великий русский поэт, служил городничим в подмосковном городке Руза. Так вышло, что родился у него бастард – внебрачный сын. И дали ему фамилию по имени города, которым управлял отец. Потому и – Рузские, фамилия, в старых дворянских книгах не встречавшаяся.

Военная стезя Николаю была выбрана сразу. После окончания военной гимназии в Петербурге, Рузский с разницей в девять лет получил среднее и высшее военное образование. В 1872 вышел в офицеры из 2-го Константиновского военного училища, в 1881-м закончил академию Генерального штаба. В промежутке успел повоевать на последней русско-турецкой войне, в составе Лейб-гвардии Гренадерского полка, поручиком. Воевал достойно, в бою под Горным Дубняком, где отличилась Императорская Гвардия, был ранен. За этот бой был удостоен ордена св. Анны 3-й степени и произведен в штабс-капитаны.

После завершения обучения в Николаевской академии (вышел по 1-му разряду) Рузский служил на штабных должностях, командовал 151 Пятигорским пехотным полком. После получил должность генерал-квартирмейстера Киевского военного округа, которым командовал популярный в войсках генерал Михаил Драгомиров. Люди, служившие в тот период в штабе округа, в оставленных мемуарах выражали удивление выбору Драгомирова, ибо не видели в генерале Рузском ни особых воинских талантов, ни достойных человеческих качеств. Считали его сухим, высокомерным, тщеславным карьеристом.

В 1903 году Рузский получает чин генерал-лейтенанта и принимает должность начальника штаба Виленского военного округа. А в 1904-м отбывает на русско-японскую войну, где принимает участие в качестве начальника штаба 2-й Маньчжурской армии в основных боях с японцами: под Сандепу и Мукденом. Несмотря на поражения русской армии, Рузский был отмечен орденами св. Анны I степени и св. Владимира II степени с мечами.

Полным генералом (генералом от инфантерии) Рузский стал еще до начала ПМВ, успев покомандовать 21-м армейским корпусом и поработать в Военном совете. Именно он является автором нового устава полевой службы, принятом к исполнению в 1912 году, который довольно высоко оценивался военными специалистами. И в тоже время содержал концептуально неверную установку на скоротечность предстоящей войны.

С началом Первой мировой войны генерал Рузский принимает 3-ю армию Юго-Западного фронта. С ней и берет 2 сентября 1914 года столицу австрийской Галиции город Львов. Сразу же после этого успеха Николай Владимирович получает назначение командующим Северо-Западным фронтом. За Львов и в целом Галицийскую битву Рузский получает ордена св. Георгия IV и III степени, а уже в конце октября главнокомандующий Русской армией великий князь Николай Николаевич-младший пишет представление о награждении генерала II степенью – за Варшавско-Ивангородскую операцию, в результате которой удалось остоять от германцев столицу Русской Польши.

А теперь о том, почему тройное награждение Рузского вызвало и до сих пор вызывает споры.

Взятие Львова не являлось стратегической задачей, план наступления Юго-Западного фронта предусматривал совершенно иные действия. И в случае его реализации австрийцы бы не Львов потеряли, а собственную армию. Но Рузский систематически отказывался выполнять приказы, поступавшие из штаба фронта. Вместо флангового обхода увязших в боях с другими армиями фронта австрийцев, он предпринял лобовую атаку на Львов, которой противник, строго говоря, оборонять и не собирался. Столица Галиции была взята бескровно. В Петербурге на поведение командарма Рузского закрыли глаза, потому как в эти дни от фронта требовалось нечто, способное снивелировать неудачу 2-й армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии. И военный смысл был подменен политическими соображениями. Рузский пожал плоды.

Впрочем, до сих пор непонятно, почему генерала наградили двумя степенями ордена св. Георгия за одно и то же дело в один день – 4 сентября 1914 года. А чуть раньше – придворным чином генерал-адъютанта. Да, император Николай II крайне восторженно оценил взятие Львова – «Днем получил радостнейшую весть о взятии Львова и Галича! Слава Богу!.. Невероятно счастлив этой победе и радуюсь торжеству нашей дорогой армии!”. Но даже подобное праздничное настроение государя ни в коей мере не объясняет проявленную щедрость.

Дальше – больше. Практически все, что делал Рузский во время обороны Варшавского укрепрайона в октябре 1914 года, должно было привести к поражению. Он умудрялся отступать перед более слабыми силами противника, не ввязываясь в бой. Он замучил штабных офицеров нерешительностью и словоблудием. Ошибки, допущенные Рузским во время Варшавско-Ивангородской операции, сказались весьма быстро. Уже в ноябре грянула Лодзинская операция, в результате которой русские армии были вынуждены отступить. Но Николай Владимирович умудрился представить дело так, что виноватыми в сложной ситуации оказались командующие армиями, находившиеся как в его подчинении, так и в подчинении главкома Юго-Западного фронта. В итоге несколько генералов, в том числе, и герой обороны Варшавы Шейдеман, были сняты с должностей.

Звезда и знаки к ордену Св. Георгия. Знаки 1-й и 2-й ст. отличались от знаков 3-й и 4-й ст. только размером, были крупнее. Изображение Св. Георгия на знаке (кресте) не стандартизировалось и зависело от художника

Уже в марте, предчувствуя неладное, «герой Львова» убыл с фронта в продолжительный отпуск по причине болезни. Болезнь на самом деле имела место: Рузский страдал печенью, отчего частенько прибегал к помощи такого обезболивающего, как морфий.

Тем не менее, отношение к Рузскому со стороны части генералитета и офицерства, а также в тылу оставалось уважительным, если не сказать больше – восторженным. Автора победы в Галицийской битве продолжали, образно говоря, носить на руках. И на этих самых руках генерал был возвращен в действующую армию в конце лета 1915 года в качестве командующего новообразованным Северным фронтом. Через полгода, опять-таки по болезни, Рузский отправился на лечение на Северный Кавказ, в столь любимые им Пятигорск и Кисловодск. В конце лета 1916 года вновь прибыл на Северный фронт, который за месяцы его командования, равно как и в период отсутствия, не делал ровным счетом ничего.

В конце февраля 1917 года именно генерал Рузский. Воспользовавшись ситуацией, фактически задержал в Пскове императора Николая II и вместе с другими заговорщиками принудил его подписать фальшивое отречение от престола. Если кому и должны были ставить памятник авторы буржуазной революции и особенно большевики, так это Николаю Владимировичу. Но красные «отблагодарили» генерала иначе: в октябре 1918 года его вместе с с сотней других заложников расстреляли в Пятигорске. По другим данным – зарубили шашками.

На самом деле – противоречивая судьба выпала генералу Рузскому. С первых дней ПМВ он привечал в качестве генерал-квартирмейстера своего штаба, а потом и начальника штаба генерала Михаила Бонч-Бруевича, родного брата Владимира, известного сподвижника Ленина. Довольно часто именно советы и разработки Бонч-Бруевича ложились в основу странных решений, принимавшихся Рузским. Но в 1918-м – не помогло.

Оценки, данные Рузскому многими, кто знал его по службе в разные годы, полярны. В одних – умный стратег, эрудит, генерал, умевший разговаривать с войсками. В других – болезненный и слабовольный, нерешительный перестраховщик, умелый интриган и карьерист. Причем, в мемуарах и хвалили, и ругали генерала как будущие белые, так и будущие красные. А значит, дело не в политических предпочтениях оставивших воспоминания. Видать, противоречив был Николай Владимирович от природы. Потому и судьба такая выдалась.

Михаил БЫКОВ,

Специально для «Почты полевой».

Первая мировая война 1914 – 1918 гг. выдвинула ряд русских военачальников, наиболее выдающиеся из них остались в памяти соотечественников – нередко вследствие участия в гражданской войне. Однако многие из них, в том числе командующие фронтами, такие как Н. И. Иванов, П. А. Плеве, менее известны. Одним из полузабытых военачальников является главнокомандующий армиями Северо-Западного, а затем Северного фронта генерал от инфантерии Н. В. Рузский.

Николай Владимирович Рузский родился 6 марта 1854 года. По окончании 1-й Санкт-Петербургской военной гимназии, в 1870 г. он поступил во 2-е военное Константиновское училище, откуда два года спустя был выпущен прапорщиком с прикомандированием к лейб-гвардии Гренадерскому полку. Подпоручик (1875 г.), а затем поручик (1877 г.) Рузский участвовал в русско-турецкой войне 1877 – 1878 гг. Перед тем он получил свою первую награду – орден св. Анны 4-й степени.

С июля 1877 г. поручик Рузский командовал ротой. Прибыв в Болгарию вскоре после начала русско-турецкой войны, гвардия приняла участие в блокаде Плевны. Гренадерский полк участвовал в бою под Горным Дубняком 24 октября 1877 г., в котором понес большие потери. В этом бою поручик Рузский был ранен; за боевые заслуги он получил орден св. Анны 3-й степени с мечами и бантом и был произведен в штабс-капитаны.

В 1881 г. Рузский окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду, затем служил в штабах Казанского и Киевского военного округов на адъютантских должностях, затем начальником штаба 11-й кавалерийской и 32-й пехотной дивизий. Капитан, подполковник, полковник, генерал-майор – все эти ступени были пройдены Рузским еще в конце XIX века.

В должности командира 151-го Пятигорского пехотного полка в 1896 г. Рузский был произведен в генерал-майоры, после чего переведен в штаб Киевского военного округа на должность генерал-квартирмейстера. Командующий войсками округа генерал М. И. Драгомиров Рузского высоко ценил за ум, твердый характер и исполнительность. Однако некоторые современники рассматривали это выдвижение как неверный выбор. Генерал А. -К. М. Адариди

________________________________________

писал: “Трудно понять, как такой знаток людей, каким был Драгомиров, мог его выдвинуть, так как ни особым талантом, ни большими знаниями он не обладал. Сухой, хитрый, себе на уме, мало доброжелательный, с очень большим самомнением, он возражений не терпел, хотя то, что он высказывал, часто никак нельзя было назвать непреложным. К младшим он относился довольно высокомерно и к ним проявлял большую требовательность, сам же уклонялся от исполнения поручений, почему-либо бывших ему не по душе. В этих случаях он всегда ссылался на состояние своего здоровья”1. В апреле 1902 г. Рузский перешел в Виленекий военный округ на пост начальника штаба; в 1903 г. стал генерал-лейтенантом.

В русско-японскую войну 1904 – 1905 гг. Рузский участвовал в сражении на реке Шахэ, когда главнокомандующий А. Н. Куропаткин с целью упорядочения руководства решил разделить Маньчжурскую армию на три. Во главе 2-й Маньчжурской армии встал О. К. Гриппенберг (до назначения – командующий Виленским военным округом), на должность начальника штаба он взял Рузского.

Под Сандепу 12 – 16 января 1905 г. Куропаткин попытался вырвать у противника инициативу. Неудачное наступление армии Гриппенберга привело к конфликту с Куропаткиным, и Гриппенберг возвратился в Россию. С новым командующим армии А. В. Каульбарсом Рузский принял участие в Мукденской оборонительной операции. К этому времени во 2-й армии насчитывалось до 100 тыс. человек при 439 орудиях и 24 пулеметах. На полях Маньчжурии он получил бесценную практику руководства крупными войсковыми соединениями, опыт ведения оборонительных действий против сильного противника. Спустя десять лет ему пришлось столкнуться с учителями японцев – немцами. За Маньчжурскую кампанию Рузский получил ордена св. Анны 1-й степени с мечами и св. Владимира 2-й степени с мечами.

С конца 1906 по начало 1909 г. Рузский командовал 21-м армейским корпусом. В течение этих двух лет текущую деятельность ему приходилось прерывать длительными командировками и продолжительными отпусками, общее время которых составило около года (350 суток)2. Затем, в связи с неблагополучным состоянием здоровья, он был назначен в Военный совет, а одновременно произведен в генералы от инфантерии.

В Военном совете Рузский принял участие в разработке уставов и наставлений; именно он был соавтором “Устава полевой службы”, утвержденного 27 апреля 1912 года. Этот устав, по мнению советских исследователей, “являлся лучшим уставом в Европе накануне первой мировой войны. В нем наиболее полно и правильно освещались вопросы наступательного и оборонительного боя, а также действия войск в бою”3. В то же время устав 1912 г. всецело исходил из установки на краткосрочную войну, что являлось ошибкой генеральных штабов всех европейских стран.

Назначение Рузского в феврале 1912 г. помощником командующего войсками Киевского военного округа Н. И. Иванова было связано с определенной интригой. В 1911 г. штабы ряда военных округов выступили против нового плана развертывания, введенного военным министром В. А. Сухомлиновым. Во главе оппозиции выступил начальник штаба КВО М. В. Алексеев. Вынужденный подчиниться давлению, военный министр вернулся к старому плану, однако в июле 1912 г. Алексеев был отправлен в Варшавский военный округ – добывать командный ценз – на должность командира 13-го корпуса. Дабы держать контроль над событиями, еще ранее в КВО получил назначение протеже Сухомлинова – Рузский: “В Рузском я ценил человека, прекрасно знакомого с военным делом и способного к целесообразной продук-

________________________________________

тивной работе, – писал Сухомлинов. – Деятельность его на войне ценилась высоко, хотя телесно крепок он не был, и ему временно приходилось, по нездоровью, покидать ряды воюющих”4.

Автором измененного в 1911 г. сухомлиновского плана сосредоточения являлся генерал-квартирмейстер Главного управления Генерального штаба Ю. Н. Данилов. Он вспоминал, что Рузский “был очень популярен в этом [Киевском] округе. Спокойный, рассудительный, прямой, хотя и несколько суховатый, но очень простой в обращении, одаренный достаточно твердым характером – он имел все данные, чтобы быть хорошим, в современном смысле, военачальником. К его мнениям всегда стоило внимательно прислушиваться. К сожалению, слабое здоровье генерала Рузского часто препятствовало полному проявлению его природных дарований, и он бывал вынуждаем, от времени до времени, отказываться от активной деятельности для более или менее продолжительного отдыха”5.

В соответствии с планами, разработанными на случай войны, Рузский должен был занять пост командующего 8-й армией, которая предназначалась для наступления против Австро-Венгрии; командующим 3-й армией становился туркестанский генерал-губернатор А. В. Самсонов. Однако в 1913 г. последовала перестановка: Брусилов, предназначавшийся на пост командующего 2-й армией, был перемещен из Варшавского военного округа в Киевский, Самсонову предстояло командовать 2-й армией, Брусилову – 8-й, а Рузскому досталась 3-я армия.

С объявлением мобилизации 16 июля 1914 г. Рузский и вступил в командование 3-й армией Юго-Западного фронта. Управление фронта формировалось на базе Киевского военного округа, начальником штаба фронта стал М. В. Алексеев. В связи с тем, что 3-й армии предстояло наносить главный удар по австро-венгерским войскам, начальник штаба округа В. М. Драгомиров – сын бывшего командующего – получил назначение начальником штаба 3-й армии. Рузский старался ослабить влияние честолюбивого Драгомирова, позволявшего себе фрондировать даже в отношении командующего фронтом генерала Н. И. Иванова. Для этого Рузский взял к себе генерал-квартирмейстером М. Д. Бонч-Бруевича, вступившего в войну командиром 176-го пехотного полка. Оба они являлись креатурами военного министра: по свидетельству генерала Н. Н. Головина, “Рузский был persona grata у генерала Сухомлинова”; ближайшим помощником Рузского являлся Бонч-Бруевич, которого военный министр почитал “за крупный военный талант”6.

В результате с самого начала в 3-й армии столкнулись две воли – командующего и его начальника штаба. Головин полагал, что Драгомиров возглавлял в армии “оппозицию” главнокомандованию Юго-Западного фронта. Среди офицеров Генерального штаба видели в Рузском “человека болезненного, слабохарактерного, не властного, а главное, за предвоенный период далеко отошедшего от вопросов оперативных в широком смысле”, тогда как в лице Драгомирова – “действительного руководителя оперативной части армии… На генерала Рузского он смотрел свысока, игнорировал его”7. Едва ли случайно, что Рузский в начале сентября 1914 г. при переводе на Северо-Западный фронт взял с собой только Бонч-Бруевича.

Для подъема боеспособности войск Рузский перед выступлением частей на фронт объехал ряд полков. Как вспоминал генерал Б. Н. Сергиевский, произнося речь перед 125-м пехотным полком, Рузский “просил нас верить нашему верховному командованию, объяснил, что Генеральный штаб внимательно изучает план грядущей войны, что давно уже знали, что война настанет, и что мы должны всеми силами беречь жизнь каждого солдата, что в войне ошибки неизбежны, и просил нас не судить слишком строго за эти

________________________________________

неизбежные ошибки и потери. Он прибавил, что вместо того, чтобы судить и искать ошибок, нам следует думать о своих непосредственных обязанностях и строже всего судить самих себя. Если каждый из нас выполнит свой долг полностью – успех будет обеспечен”8.

Согласно принятому плану войны, основной удар на Восточном фронте должен был наноситься против Австро-Венгрии. В четырех армиях Юго-Западного фронта сосредоточивалось до 60% всей русской армии – более 600 тыс. человек при 2 тыс. орудий. Зная о том, что немцы будут главный удар наносить против Франции, русское командование рассчитывало одновременно оттянуть на себя часть германских сил наступлением в Восточной Пруссии. Но первостепенной задачей считался разгром австро-венгерской армии в Галиции.

Главный удар на Юго-Западном фронте должна была наносить 3-я армия Рузского, являвшаяся наиболее сильной – 215 тыс. человек при 685 орудиях. Вместе с 8-й армией Брусилова (139 тыс. человек при 472 орудиях) 3-я армия составляла южное крыло фронта и должна была наступать с востока в австрийскую Галицию, на галич-львовском направлении. Рассчитывая на то, что противник сосредоточит свою главную группировку в районе Львова и севернее его, командование предполагало предпринять двойной охват австрийской армии: 5-я и 3-я армии должны были бить ее по фронту, а 4-я и 8-я армии – охватить с флангов.

Между тем начальник австрийского полевого генерального штаба Ф. Конрад фон Гётцендорф незадолго до начала войны изменил планы сосредоточения. Теперь австрийцы направляли главные силы против 4-й и 5-й русских армий, рассчитывая тем самым открыть себе дорогу в русскую Польшу. Против 3-й и 8-й русских армий располагалась 3-я австрийская армия Р. фон Брудермана (160 тыс. человек при 482 орудиях). Брудермана поддерживала армейская группа Г. Кёвесс фон Кёвессгаза (70 тыс. человек при 148 орудиях). Уже в ходе боев в район Львова с Сербского фронта по частям перебрасывалась 2-я австрийская армия Э. фон Бём-Эрмолли.

В состав 3-й армии Рузского входили три армейских корпуса, а также три кавалерийские дивизии и казачья дивизия. Из всех командармов только он увеличил пехотную массу вверенных ему соединений. В корпуса, каждый из которых состоял из двух пехотных дивизий, он влил еще по второочередной пехотной дивизии, в то время как в остальных армиях второочередные дивизии находились в резервах. Второочередные дивизии не имели пулеметов и получили слабую артиллерию, но все же усиливали мощь пехотного удара. Рузскому это принесло успех в первом же сражении.

Как только части 3-й армии перешли линию государственной границы, Рузский получил директиву начальника штаба фронта изменить направление движения армии и наступать севернее района Львова, выходя в тыл 4-й австрийской армии. В это время уже потерпели поражение русские армии северного крыла – 4-я и 5-я, и Алексеев принял решение бросить армии южного фланга на помощь северному, чтобы взять 4-ю австрийскую армию в кольцо. Однако, воспользовавшись тем, что колебавшийся Иванов не отдал прямого приказа, Рузский решил пренебречь директивой Алексеева и продолжил наступление на Львов. На этом решении настаивал Бонч-Бруевич, от которого Рузский зависел вследствие своей болезненности. Как писал военный историк, “Рузский, вообще человек со светлой головой, стратегическим чутьем и большим психологическим пониманием, страдал болезнью печени в тяжелой форме, что заставляло его прибегать к морфию и ставило в зависимость от сотрудников”9.

В ходе встречного сражения на р. Золотая Липа 13 – 14 августа австрийцы были сломлены и отошли на запад. В сражении на Гнилой Липе 17 – 18 августа

________________________________________

3-я австрийская армия была во второй раз разгромлена и отброшена к Львову. В боях восточнее Львова русские взяли трофеями 114 орудий.

Алексеев предполагал, закрывшись от 2-й и 3-й австрийских армий 8-й армией Брусилова, направить 3-ю армию Рузского в тыл австрийцам, окружить и уничтожить 4-ю и 1-ю австрийские армии. Начиная с 11 августа Алексеев повторял свою директиву четыре раза. Однако Рузский отдал приказ о движении на Львов. Сергиевский вспоминал: “Вместе со многими офицерами Генерального штаба я в том же 1914 г. удивлялся, в какой мере Рузский шел на поводу у своего начальника штаба, пресловутого Бонч-Бруевича”10. Неповиновение Рузского позволило противнику избежать окружения и поставило под угрозу весь замысел. Ситуацию удалось выправить лишь переброской из-под Варшавы 9-й армии П. А. Лечицкого.

20 августа 3-я армия вышла к Львову, который был взят без боя. В тылу же пресса представила взятие Львова как итог многодневной кровопролитной операции, увенчавшейся кровавым штурмом. 21 августа Николай II записал в дневнике: “Днем получил радостнейшую весть о взятии Львова и Галича! Слава Богу!.. Невероятно счастлив этой победе и радуюсь торжеству нашей дорогой армии!”11 За Львов, оставленный противником без боя, Рузский был удостоен беспрецедентной награды – одновременного награждения орденом св. Георгия 4-й и 3-й степени и стал первым георгиевским кавалером в мировую войну. Командарм, не выполнивший приказов штаба фронта и потому позволивший противнику избежать окружения, получил награду, а вскоре и повышен в должности.

Причина такой ненормальности проста: Ставка пыталась затушевать факт разгрома 2-й армии Самсонова в Восточной Пруссии. Для этого падение Львова подходило как нельзя более. Имя генерала Рузского стало известно всей России.

Своим движением на Львов Рузский разорвал внутреннее единство Галицийской битвы, фактически превратив единую фронтовую операцию в две отдельные армейские операции. Вдобавок, когда по южному крылу фронта австрийцы нанесли контрудар, он не пожелал помочь соседу, которому приходилось много хуже, – 8-й армии. Брусилов говорил о Рузском: “Человек умный, знающий, решительный, очень самолюбивый, ловкий и старавшийся выставлять свои деяния в возможно лучшем свете, иногда в ущерб своим соседям, пользуясь их успехами, которые ему предвзято приписывались”12. В войсках его воспринимали в качестве отличного командира: “Генерал Рузский был подлинным героем, которого офицеры и солдаты боготворили; все безусловно доверяли его знаниям и его военному гению”13. И неудивительно, его 3-я армия шла от победы к победе, от наград к наградам.

Чтобы не оставить в окружении две-три армии, Конрад, не сумев вырвать победу разгромом 3-й и 8-й русских армий, в ночь на 31 августа приказал отступать. Это был результат наступления 9-й, 4-й и 5-й армий русских.

3 сентября 1914 г. Рузский сменил Я. Г. Жилинского в должности главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта. Он стал первым командармом, получившим такое повышение. Фронт включал три армии общей численностью 435 тыс. человек. Назначение Рузского произвело благоприятное впечатление на войска и штабы. Офицер штаба фронта Ю. Плющевский-Плющик отметил: “К этому назначению все отнеслись с полным доверием, а приветливый и спокойный вид генерала Рузского еще более усилил это впечатление. Новый главнокомандующий, первое, что сделал, обошел все помещения, поговорил с каждым и вообще дал понять, что он человек доступный, с которым можно работать не только исполняя приказания, но и высказывая свое мнение. Дай бог ему успеха, но тяжелое на-

________________________________________

следство он принял”14. Слава “победителя Львова” влияла на отношение к Рузскому в войсках.

Теперь генерал должен был действовать против немцев, а не австрийцев. Разница между ними сознавалась еще до войны, а в ее ходе лишь подтвердилась. В новой должности Рузский провел крупнейшие операции осени 1914 г. – Варшавско-Ивангородскую наступательную и Лодзинскую оборонительную.

Потерпев поражение на Западе, в битве на Марне, 10 сентября немцы начали отступление во Франции. Чтобы не подвергать опасности Берлин, германское командование перегруппировало силы и, получив в подкрепление две австро-венгерские армии, 15 сентября предприняло наступление на Средней Висле. Овладев двумя переправами – крепостью Ивангород и Варшавой, немцы могли запереть русских в Польше и предотвращали удар по Берлину.

Действительно, русская Ставка намеревалась нанести на Берлин удар по кратчайшему направлению. Для этого 2-я армия Северо-Западного фронта должна была подтянуться к Варшаве, а 4-я и 5-я армии Юго-Западного – к Ивангороду. Общее руководство этими армиями было возложено на Иванова и Алексеева, ввиду неопытности реорганизованного штаба Рузского. Ставка предписала ему отправить 2-ю армию к Варшаве, передав ее Юго-Западному фронту. Однако, не заметив перегруппировки немцев, Рузский продолжил медленное отступление, хотя перед его тремя армиями (1-я, 2-я, 10-я) осталось лишь 2,5 корпуса 8-й германской армии. Преувеличенное мнение о качестве германской военной машины перерастало в своеобразную “германобоязнь”, охватившую Рузского и его подчиненных. Теперь он всемерно перестраховывался, не желая портить свою львовскую репутацию.

Не сумев с ходу захватить Ивангород, Э. Гинденбург бросил на Варшаву ударную группу А. фон Макензена в составе трех корпусов. 25 сентября немцы заняли Лодзь и на следующий день подошли к Варшаве. В боях 28- 29 сентября немцы прижали Варшавский отряд к Висле и заняли ряд предместий. Варшава готовилась к эвакуации. Столицу Польши спасли подошедшие эшелоны с 1-м Сибирским и 4-м армейским корпусами. Так как польскую столицу непосредственно защищала 2-я армия Северо-Западного фронта (2 октября, уже после кризиса в Варшавском сражении15, эта армия была возвращена в состав СЗФ), хотя ответственность за операцию нес штаб Юго-Западного, вся слава досталась Рузскому, практически не имевшему отношения к обороне Варшавы. Польские деятели настаивали на преподнесении ему (поляку по происхождению) почетной шпаги “За спасение Варшавы”. Рузский отказался, однако в памяти общественности, помимо Львова, его имя стало прочно связываться также и с отражением германского наступления на Варшаву в 1914 году.

Контрнаступление русской армии началось 8 октября. Медленно сосредотачиваясь на левом берегу Вислы, русские фронты готовились к очередной попытке наступления на Берлин, но немцы уже проводили перегруппировку. Подготавливая наступление в Германию, верховный главнокомандующий потребовал от фронтов представить собственные идеи по этому поводу. Рузский предложил наступать тремя группировками от Восточной Пруссии до Галиции. Ударная группировка – 2-я, 5-я, 4-я армии. 1-я армия прикрывает ее со стороны Восточной Пруссии. Фактически Рузский предложил разделить разросшийся Северо-Западный фронт на два16, сознавая, что одновременно руководить наступлением вглубь Германии и сковывать восточно-прусскую группировку противника нелегко. Но эта разумная мера была проведена только год спустя.

________________________________________

22 октября верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич представил командующего фронтом к награждению орденом св. Георгия 2-й степени. За две недели до того к такой же награде был представлен главнокомандующий Юго-Западным фронтом Н. И. Иванов. К началу войны в России насчитывалось всего девять кавалеров ордена св. Георгия 3-й степени, а кавалеров 2-й степени – ни одного17. Теперь бывший начальник и подчиненный сравнялись друг с другом. Беспрецедентная награда в виде двух орденов св. Георгия выражала оценку действий 3-й армии и лично Рузского в ходе Галицийской битвы верховным главнокомандующим. Месяцем раньше Рузский был пожалован вензелем генерал-адъютанта.

29 октября 9-я армия Макензена нанесла удар в стык между 2-й армией С. М. Шейдемана, готовившейся в Лодзи к наступлению на Берлин, и 1-й армией П. К. Ренненкампфа, подтягивавшейся к Ловичу от Варшавы. Тактической целью удара ставилось окружение 2-й русской армии в Лодзи и ее уничтожение, стратегической – срыв готовившегося на 31 октября наступления вглубь Германии. Действия 9-й германской армии поддерживали три австро-венгерские армии и немецкая группа Р. фон Войрша.

На этот раз Рузский не сумел четко сориентировать своих подчиненных в задачах готовившегося наступления. Участник войны вспоминал: “Рассудительность” его доходила до крайних пределов. Самый простой и ясный вопрос он обсуждал настолько продолжительно, что даже надоедало слушать офицерам его партии на полевых поездках… “Тяжкоум”… Конечно, с такой особенностью духовного склада трудно быстро разгадать план противника или группировку его сил только по признакам, а не по разведкам, которые надо к тому же тщательно проверить”18. Русское командование готовило удар по обороне противника в Познани, к западу от Вислы, а получило атаку с севера за два дня до окончания сосредоточения для наступления. Тем самым планирование рушилось в самом начале: теперь уже приходилось обороняться.

Оттеснив 5-й Сибирский и 2-й армейский корпуса, немцы приступили к окружению 2-й армии в Лодзи. В то время в штабе Северо-Западного фронта еще не придавали должного значения сражениям, развернувшимся на северном фланге 2-й армии. Рузский считал начавшееся сражение боями местного характера, а отход сибиряков объяснял неустойчивостью войск и неумением начальников. В Ставке же еще 31 октября полагали, что германцы только-только начали свою перегруппировку и боями на северном фасе пытаются прикрыть свой истинный замысел. В итоге, несмотря на общее превосходство в силах, русские оказались слабее противника на направлении главного удара. К тому же Макензен бросил в тыл русским 25-й резервный корпус Р. фон Шеффер-Бояделя.

2 ноября противник вклинился между 1-й армией Ренненкампфа и 2-й – С. М. Шейдемана, началось оттеснение 1-й армии за Вислу и Варту и окружение 2-й армии. 4 ноября развернулись бои вокруг Лодзи. В это время командармам пришлось действовать по своему усмотрению, в связи с отъездом главкома в тыл. Как отмечено во введении к сборнику документов о Лодзинской операции, “штаб фронта и, главное, Рузский, по-видимому, не сознавали, что исключительная обстановка требует исключительных мер. Вместо того, чтобы лично вести ударную группу 1-й армии на выручку 2-й и 5-й армий, Рузский все это дело возложил на Ренненкампфа, а сам с оперативным отделом штаба фронта выехал из Варшавы подальше в тыл – Седлец (200 – 250 км от фронта)”19. 8 ноября немцы ворвались на юго-восточную окраину Лодзи, и лишь решительным контрударом всех войск, что оказались под рукой, Шейдеман сдержал этот натиск. К 9 ноября в ходе развития Лод-

________________________________________

зинской операции образовался “слоеный пирог”: ударная германская группа, почти уже окружив русских в районе Лодзи, сама попала в окружение после перехода 1-й и 5-й армий в контрнаступление. Но, используя ошибки русских штабов, Шеффер сумел вырваться из окружения.

К концу ноября Людендорф получил еще четыре корпуса, переброшенных из Франции, после чего бои на левом берегу Вислы разгорелись с новой силой. Испытывая недостаток боеприпасов и понеся большие потери, командующий фронтом решил не рисковать и отдал, под предлогом улучшения обстановки, приказ об отступлении. 23 ноября немцы без боя вошли в Лодзь, которую три недели, истекая кровью, отстаивала 2-я армия. Этот отход к Висле позволил австро-венграм удержать Краковский укрепленный район, который в это время штурмовала 3-я армия, и отступление русских к Висле стало общим.

Следуя своему правилу всегда оставаться победителем, Рузский нашел виновных в неудаче Лодзинской оборонительной операции. Ими стали командующие армий Ренненкампф и Шейдеман. Еще в октябре был смещен командарм 10-й В. Е. Флуг. Таким образом, Рузский умудрился за осень поменять всех своих командармов; лавры победителя всегда доставались штабу фронта, а ответственными за поражения неизменно становились подчиненные.

Наиболее ярко это обстоятельство проявилось в Августовской оборонительной операции зимы 1915 г., где понесла поражение 10-я армия Ф. В. Сиверса – очередного козла отпущения для Рузского. 25 января немцы перешли в общее наступление против флангов 10-й армии, стремясь осуществить двойной охват. Как только выяснился германский маневр превосходящими силами и невозможность оказать своевременную помощь, начальник штаба 10-й армии А. П. Будберг затребовал у штаба фронта приказа на отход. Однако Рузский не согласился, так как это не согласовывалось с планом намечаемого наступления на Кёнигсберг, разработанным штабом фронта. В результате отступление Сиверса приняло беспорядочный характер; в “котле” остался 20-й армейский корпус П. И. Булгакова, который отходил последним. 8 февраля, исчерпав возможности сопротивления, остатки 20-го армейского корпуса сдались в плен. Общие потери русской армии в Августовской операции составили 56 тыс. человек и 185 орудий. Планы нового наступления в Восточную Пруссию провалились, а попытка зимнего контрнаступления привела к неоправданным жертвам под Праснышем. Сиверс был отстранен от командования и вскоре покончил жизнь самоубийством. Рузский в очередной раз вышел сухим из воды, а 4 командарма за 5 месяцев – это своеобразный “рекорд” одного из “видных военных деятелей России” периода первой мировой войны20.

Назревало генеральное наступление немцев. 13 марта 1915 г. Рузский заболел и оставил театр военных действий. Командование фронтом перешло к Алексееву. Даже верный помощник Рузского Бонч-Бруевич не без ехидства отметил: “Весной 1915 г. генерал Рузский заболел и уехал лечиться в Кисловодск. Большая часть “болезней” Николая Владимировича носила дипломатический характер, и мне трудно сказать, действительно ли он на этот раз заболел, или налицо была еще одна сложная придворная интрига”21. Существует, правда, и другая точка зрения на смену главнокомандующего Северо-Западным фронтом: “Ее инициатором выступил Николай II, который под предлогом необходимости лечения отозвал Рузского с фронта, заменив его генералом М. В. Алексеевым”22. До конца лета Рузский лечился в Ессентуках.

В тылу старались не дать армии забыть об одном из своих военачальников. Усилиями друзей Рузского из стана либеральной оппозиции его имя

________________________________________

постоянно держалось на страницах печати; в тыловых частях разучивали песню “С нами Рузский, с нами генерал!”23 К месту и не к месту упоминалось взятие Львова и сражения в Польше. Наряду с другими, Рузский участвовал в развязывании “шпиономании”, охватившей воюющую страну. Она была выгодна оппозиции, так как давала повод для обвинения политического режима во всех грехах, ибо на первый план выпячивалось “предательство”. Пока еще обвиняли изменников и “немцев”, в августе уже обвиняли императрицу, а с конца 1916 г. – императора.

С Рузским служили наиболее деятельные сторонники “охоты на ведьм”. Это М. Д. Бонч-Бруевич (родной брат ближайшего соратника В. И. Ленина). Бонч-Бруевич особенно отличился в “деле Мясоедова”, послужившем своеобразным сигналом к грядущему моральному разложению действующей армии24. Это и непосредственный исполнитель репрессий – полковник Н. С. Батюшин – начальник контрразведки фронта. Именно он арестовывал сотни людей по подозрению в шпионаже, не затрудняя себя поиском доказательств мнимой “измены”. После смены своего покровителя Батюшин был отправлен командовать кавалерийским полком: Алексеев не поддерживал “шпиономанию”. Но как только в августе 1915 г. Рузский получил в командование Северный фронт, Батюшин возглавил в его штабе отдел разведки и контрразведки.

Одновременно с отставкой Рузский был назначен членом Государственного совета, что позволяло ему вращаться в придворных и правительственных сферах. Дело в том, что под влиянием неудач на фронтах в Петрограде планировалась смена ряда членов правительства. В числе кандидатов на пост военного министра фигурировали генералы А. А. Поливанов и Рузский. Оба в свое время воевали в 1877 – 1878 гг. в рядах лейб-гвардии Гренадерского полка; оба были ранены в бою под Горным Дубняком. Оба – креатуры Сухомлинова с той разницей, что Поливанов разошелся со своим патроном, после чего в 1912 г. был убран из Военного министерства, но оставлен в Государственном совете.

Военным министром был назначен Поливанов, но он не забыл своего соратника. Летом 1915 г. Поливанов и действовавший заодно с ним главноуправляющий ведомством земледелия А. В. Кривошеин настаивали перед царем на замене начальника штаба верховного главнокомандующего Н. Н. Янушкевича Рузским. Когда по столице прошла первая информация о том, что Николай II намерен лично встать во главе армии, заняв пост верховного главнокомандующего, все прекрасно понимали, что реальным главковерхом будет начальник штаба царя; Поливанов и Кривошеин, разумеется, стремились заранее заручиться своим кандидатом на эту должность.

Спустя неделю после назначения управляющим Военным министерством Поливанова с поста командующего 6-й армией, прикрывавшей столицу со стороны Балтийского побережья, был снят К. П. Фан-дер-Флит. Командую-

________________________________________

щий 6-й армией постоянно находился в контакте с императором и Военным министерством. Фан-дер-Флит был отправлен в Государственный совет, а на его место назначен Рузский. В этот день, 30 июня, на докладе у царя Поливанов говорил: “По этому поводу я обратил внимание, что необъявление в печати даже о назначении главнейших вождей нашей армии ведет к тому, что для неприятеля имена наших полководцев не остаются секретом, как и для нас имена полководцев неприятельских, а Россия о своих не знает. А между тем, объявление о возвращении к армии столь популярного генерала, как Рузский, и притом известие о возложении на него обороны путей к Петрограду, как к нервному центру страны, произвело бы на общество успокаивающее впечатление”25.

Как пишет М. Ф. Флоринский, Поливанов ставил Рузского на эту должность с расчетом, что в дальнейшем ему удастся стать верховным главнокомандующим или, как минимум, начальником его штаба. Николай II благоволил генералу: “Репутация талантливого полководца, которую сумел приобрести Н. В. Рузский, позволяла видеть в нем человека, способного остановить германское наступление. Популярность Рузского в общественных кругах давала возможность надеяться на то, что привлечение его к командованию армией на высшем уровне смягчит ожидавшуюся негативную реакцию этих кругов на отставку Николая Николаевича”. В столице распространился слух, что новая Ставка будет располагаться в Петрограде, почему Рузский и был назначен командовать 6-й армией26. Между тем и великий князь Николай Николаевич ходатайствовал перед императором о назначении Рузского.

Рузский, несмотря ни на что, оставался популярен в среде генералитета. Фронтовое офицерство также воспринимало его в качестве одного из лучших военачальников. Характерная запись в дневнике подвизавшегося на Северо-Западном фронте великого князя Андрея Владимировича от 2 августа: “Он все же гений в сравнении с Алексеевым, он может творить, предвидеть события, а не бежит за событиями с запозданиями. Кроме того, в него верили, а вера в военном деле – почти все. Вера в начальника – залог успеха… Мечта всех, что Рузский вернется, вера в него так глубока, так искренна и так захватила всех, без различия чинов и положения в штабе, что одно уже его возвращение, как электрический ток, пронесется по армии и поднимет тот дух, который все падает и падает благодаря тому, что Алексеев не знает об его существовании”27. Сравненивая двух командующих, он оставлял в стороне, что Алексеев, обороняясь летом 1915 г. против превосходящих сил противника на три фронта, не оставил врагу в полевых сражениях ни одной дивизии в “котлах”, которые ему не раз готовили немцы. Рузский же, имея примерное равенство сил с врагом, в ходе Августовской операции потерял четыре дивизии 20-го корпуса в “котле”. А теперь оказывается, что Рузский вселял в войска моральный дух, в то время как Алексеев и вовсе “не знает о его существовании”. Но именно такие мнения влияли на Ставку и императора. Совет министров в заседании 8 июля 1915 г. учредил Особый комитет для согласования мероприятий, проводимых в Петрограде военными и гражданскими властями. Председателем этого комитета стал командующий Северного фронта Рузский, а его помощником – начальник Петроградского военного округа П. А. Фролов28. Но вскоре Рузского ожидало новое назначение.

3 августа на совещании в Волковыске верховный главнокомандующий решил разделить Северо-Западный фронт СЗФ на Северный и Западный. Главнокомандующим Западным фронтом оставался Алексеев, а на Северный фронт был назначен Рузский, который вступил в должность в ночь на 18 августа. Вскоре произошла и смена состава Ставки: начальником штаба стал Алексеев. Западный фронт принял А. Е. Эверт. О назначениях августа

________________________________________

Поливанов писал: “Назначения эти, объявленные для всеобщего сведения в газетах, были встречены в Государственной думе и в обществе с чувством большого удовлетворения. Говорили, что наконец-то энергичный великий князь, главнокомандующий, будет иметь около себя умудренного большим военным опытом советника в лице генерала Алексеева и что с возложением на победоносного полководца генерала Рузского защиты Северного фронта можно считать столицу и военную базу Петрограда вне опасности”. А. М. Зайончковский в примечании к этой фразе отметил: “Победоносным талантам Рузского верило далеко не большинство общества, а тем более военного”29.

Сепаратизм Рузского проявился немедленно – в ходе сентябрьского наступления немцев на стыке Северного и Западного фронтов с целью окружения 10-й русской армии. В ходе боев 28 – 30 августа 5-я армия Северного фронта была оттеснена к Западной Двине, а 10-я армия Западного фронта – к реке Вилия. Образовавшийся между фронтами участок оказался оголен, что позволило противнику наступать на Вильно и Минск. 1 сентября немцы ворвались в Молодечно, от которого по прямой до Минска оставалось лишь 60 верст. 3 сентября пал Вильно. Когда в Ставке осознали, что Рузский намеревается не атаковать, а лишь пассивно обороняться, резервы передали в ведение Эверта, получившего задачу провести контрудар. 9 сентября 2-я армия при поддержке кавалерийских корпусов, наступавших на стыке 2-й и 5-й армий, перешла в общее контрнаступление. Это спасло 10-ю армию от окружения.

Чем же занимался штаб Северного фронта, когда решался исход боев за Литву и над Минском нависла угроза? Оказывается, проведением очередных мер в духе излюбленной Рузским кампании шпиономании. 8 сентября 1915 г. Рузский по телеграфу предложил Совету министров заменить всех немцев, занимающих административные должности в Прибалтийском крае, лицами русского происхождения. По мнению Рузского, это было необходимо для успокоения латышей. Одновременно он настаивал на полной замене эстляндской администрации, высылке всех пасторов из прибалтийских губерний,’ эвакуации всех мужчин из Лифляндской губернии и т.д.30 Иными словами, в то время, как немцы рвались к Минску, главнокомандующий войсками фронта искал шпионов в своем тылу.

В декабре 1915 г. Рузский вновь заболел и, сдав должность П. А. Плеве (в марте 1916 г. его сменил А. Н. Куропаткин), всю зиму лечился на Кавказских Водах.

Находясь в тылу, он не думал оставаться без дела. По наблюдению Брусилова, Рузский имел “особые счеты” с начальником штаба верховного главнокомандующего и стремился теперь стать помощником царя-главковерха, “то есть сесть на шею Алексееву. Или же, если это не удастся, то стать главкоюзом мне на смену, так как по состоянию его слабого здоровья он плохо переносил климат Пскова и стремился к теплу”31.

Алексеев делал все от него зависевшее, чтобы не допустить подобного развития событий. После назначения Брусилова на Юго-Западный фронт Алексеев писал ему: “С занятием Вами поста главнокомандующего Вы сделались предметом, с одной стороны, зависти, а с другой – сплетен и выдумок… Вы не должны смущаться такими слухами: они неуместны…” Алексеев опровергал слухи о якобы непрочном положении Брусилова: “До настоящего времени государь император даже намеком не выразил намерения учредить какой-то Верховный совет [обороны], который ничего, кроме вреда… принести не может… К области сплетен относится и слух о назначении генерал-адъютанта Рузского на Юго-Западный фронт… Его величество ни разу не высказал своих намерений привлечь его снова к главнокомандованию”32.

________________________________________

По мнению Бонч-Бруевича, Рузскому протежировал Г. Е. Распутин, хотя генерал желал сохранять это в тайне. Во всяком случае ему удалось вернуться на свой фронт, невзирая на постоянные болезни. Участник войны вспоминал, что Рузский – это “болезненный, геморроидальный старик, не обходившийся без сестры милосердия еще в японскую войну. Он считался хорошим стратегом и сделал блестящую карьеру в большую войну, где под конец командовал Северным фронтом”33. Как только встал вопрос о направлении не оправдавшего ожиданий Ставки Куропаткина в Туркестан, его преемником стал Рузский. По словам Бонч-Бруевича, “через несколько дней, когда высочайший рескрипт о назначении Рузского был подписан, Распутин сделал попытку встретиться с ним, но Николай Владимирович отклонил переданное ему через третьих лиц предложение и уехал в Псков”34.

Заняв должность 1 августа 1916 г., Рузский немедленно отменил подготовку десантной операции на побережье Рижского залива. О намерениях Рузского можно судить по записям Куропаткина, сделанным, когда он передавал командование Рузскому: “На вид совсем поправился. Но согбенный. Глаза ясные, умные… сознает трудность задачи, принятой от меня. Выслушав о положении дел, тоже высказал, что наши начальствующие лица не хотят считаться с опытом войны и продолжают лезть на укрепленные позиции, как бы лезли в чистом поле. Сказал, что десантную операцию считает делом очень рискованным… Согласился, что надо недоверие, некоторое, к начальствующим лицам и проверка того, что они хотят перед операцией делать”35. Отмена недостаточно разработанной десантной операции была оправданной мерой, однако Рузский и сам ничего придумывать не стал: помощи армиям Брусилова, дравшимся южнее Полесья, с севера оказано не было. Впрочем, и Алексеев отказался от намерения сдвинуть с места Северный фронт – слишком много времени было упущено. В этот момент уже было известно о предстоящем вступлении в войну Румынии, а потому резервы должны были отправляться на юг, в развитие Брусиловского прорыва. Алексеев сообщал Рузскому 17 августа, что “войска, расположенные севернее Полесья, нужно рассматривать как резерв, из которого мы можем черпать подкрепления южному фронту для достижения им, сообразуясь с обстановкой, существенной важности задач, которыми определится судьба текущей кампании, а может быть, и войны. К северу от Полесья нужно прочно сохранить свое положение, улучшить его чем можно при помощи частных ударов, а главное – копить силы и средства как для содействия южному театру, так и для перехода в наступление, когда создастся благоприятная обстановка”36. Таким образом, Ставка сама обосновала пассивность армий Северного фронта во второй половине 1916 года.

Фронтовое “затишье”, помимо собственно командных забот, Рузский посвятил занятиям военной теорией. Большие потери Брусиловского прорыва были обусловлены как фактором “позиционного тупика”, так и копированием устаревших тактических приемов, примененных на французском фронте. Военачальники понимали, что следует обобщать и свой, отечественный опыт. Рузский, в частности, высказывался о неприменимости французских рекомендаций ведения войны к русским условиям37.

Оперативно-стратегические взгляды Рузского выявились на совещании высшего генералитета в Ставке 17 – 18 декабря 1916 года. Он предложил нанести удар на стыке Северного и Западного фронтов в общем направлении на Свенцяны. То есть, по сути, предлагался тот же самый план, что был принят и для 1916 года. Тот самый план, что был так “успешно” провален предшественником, Куропаткиным, а затем вовсе не использован и самим Рузским. Это что касается совместной операции фронтов. В случае же реше-

________________________________________

ния проводить отдельные фронтовые операции, он предлагал сконцентрировать усилия армий Северного фронта в районе Рижского плацдарма, стремясь сдвинуть весь германский фронт с севера на юг. Для удара на Ригу Рузский требовал себе дополнительно 3 – 4 корпуса и обеспеченность боеприпасами. При этом четыре корпуса позволили бы, по словам Рузского, занять Митаву, но для движения дальше – нужны будут еще резервы. Таким образом, мысль главкосева (как именовалась в телеграфной переписке должность главнокомандующего армиями Северного фронта) не выходила далее пределов наступательной операции его фронта, хотя итоги кампании 1916 г. отчетливо показали, что разрозненные действия русских фронтов позволяли австро-германцам маневрировать своими немногочисленными резервами и удерживать оборону.

19 января 1917 г. Рузский вновь представил Алексееву соображения, в которых утверждал, что главный удар следует наносить севернее Полесья, ибо именно там стоят основные силы главного противника – Германии. Помимо прочего, он отмел предположения о сильном укреплении противником Восточной Пруссии, ссылаясь на то, что Луцкий (Брусиловский) прорыв привел к гораздо большим потерям, нежели предшествовавшие попытки овладеть Восточной Пруссией. Правда, он не упомянул, что Юго-Западный фронт все же имел по сравнению со всеми прочими успех, в то время как Пруссию немцы удачно отстаивали. В итоге Рузский предложил вариант совместного наступления Западного и Юго-Западного фронтов в Польшу38.

Все главнокомандующие фронтами и на совещании и впоследствии, в записках на имя Алексеева, отметили преимущество противника в маневре, достигаемое использованием внутренних операционных линий, чего были лишены русские после потери железнодорожной сети приграничных районов. Поэтому, например, Брусилов говорил, что “мы можем парализовать их [немцев] преимущество в этом отношении лишь в том случае, если будем действовать одновременно на всех фронтах”. По поводу транспортной проблемы Рузский указал, что за три месяца распутицы возможно совершить любые перегруппировки, однако “нам необходима рокадная линия вдоль Двины… Противник, пользуясь железными дорогами, может сосредоточить ударную группу и прорвать наш фронт где угодно, мы же, не имея рокадных путей, не в состоянии даже поддержать наши части”39. Вдобавок, такая линия способствовала бы улучшению снабжения Северного фронта, который зимой 1917 г. первым стал испытывать нехватку продовольственных припасов.

Согласно плану кампании 1917 г., главный удар наносил Юго-Западный фронт в общем направлении на Львов. Северный и Западный фронты проводили ряд вспомогательных операций на Шавли и Вильно. Румынский фронт обязывался занять Добруджу. Зная Рузского и Эверта, Алексеев более не доверил им главного удара, ограничив их действия ударами севернее Полесья вне связи с Юго-Западным фронтом. В то же время, чтобы не позволить двум фронтам ограничить себя решением локальных задач, заведомо обрекая себя на неуспех, Алексеев предусматривал совместные действия Северного и Западного фронтов в наступательных операциях севернее Полесья. Для этого по указанию Рузского начальник штаба Северного фронта Ю. Н. Данилов составил “соображение о комбинированном наступлении армий Северного и Западного фронтов”.

Рузский твердо держался принципа повышения властных прерогатив главнокомандующих фронтами, независимых от Ставки. Продолжая свою линию, проводимую с начала войны, на совещании Рузский заявил, что обстановка на фронтах виднее главнокомандующим фронтами. По его мыс-

________________________________________

ли, Ставка не имеет возможности обнять всех мелочей, а потому может лишь выдвигать задачи, предоставляя их исполнение всецело в руки фронтового командования (“иначе мы не командующие”)40.

Последней войсковой операцией, проведенной под руководством Рузского, стало наступление 12-й армии на Митаву в конце 1916 года. Характерно, что он устранился от ответственности за исход операции, всецело переложив ее на Р. Д. Радко-Дмитриева, командующего 12-й армией. При этом резервов для развития успеха армия не получила, и ее атаки вскоре захлебнулись.

Главнокомандующему армиями Северного фронта Рузскому принадлежала одна из ключевых ролей при отречении Николая II. Сам генерал сделал все, чтобы оказаться в центре событий, приведших к падению монархии.

К зиме 1917 г. общее недовольство императором и его супругой достигло апогея. Царь рассчитывал на успех готовившегося весеннего наступления, которое должно было заложить основу победы в войне. В свою очередь либералы, сознавая, что русская армия никогда ранее не была столь насыщена техникой и резервами, опасались, что власть, которая пока еще может быть перехвачена из рук монарха, окончательно станет недосягаемой. В этой ситуации ставка была сделана на дворцовый переворот. После убийства Распутина заговорщики посетили ряд высокопоставленных генералов, пытаясь убедить их в необходимости смещения царя. Среди них был и Рузский. Пытаясь выгородить своего соратника, в эмиграции А. И. Деникин писал, что в Севастополь к Алексееву приезжали деятели оппозиции и просили совета, как не допустить армию к подавлению готовившегося переворота. Алексеев якобы отказался от участия в перевороте, но те же люди, посетив Рузского и Брусилова, получили согласие, а потому продолжали подготовку переворота.

Получив первые сведения о начавшихся в Петрограде беспорядках, 28 февраля император выехал из Ставки, направляясь к своей семье, находившейся в Царском Селе. Однако еще 27 февраля Рузский послал ему телеграмму, высказавшись за желательность переговоров с оппозицией и о неизбежности уступок: “Позволяю себе думать, что при существующих условиях меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное удовлетворение”. Е. И. Мартынов подметил, что “таким образом, генерал Рузский был первым из высших военных начальников, который решился открыто высказать свою солидарность с прогрессивным блоком Государственной думы, хотя и в довольно туманных выражениях”41.

В связи с тем, что царский поезд не смог напрямую пробиться в столичный район, 1 марта он свернул на Псков, где располагалась штаб-квартира Северного фронта. Очевидно, что император рассчитывал на лояльность своих генералов, а следовательно, на успешное руководство подавлением восстания из Пскова – с помощью Рузского и из Ставки – с помощью Алексеева, в руках которого находились все нити управления армией. Однако Николай II обманулся в своих ожиданиях: и Алексеев и Рузский уже пришли к убеждению, что отречение царя неизбежно во имя сохранения монархии как таковой. Генералы полагали, что переворот станет верхушечным, не затронув широких масс населения и самого государственного устройства России. Простой размен одного царя на другого – так заверяли генералов оппозиционные политиканы, и генералитет невольно сыграл роль катализатора революционных событий.

Император рассчитывал на безусловную лояльность Рузского – карьера генерала в период первой мировой войны отчетливо говорила за это. Но имелись и негативные сведения, поступавшие от агентов охранки, и царь знал о контактах своих военачальников с оппозиционерами. Министр внут-

________________________________________

ренних дел А. Д. Протопопов записал в дневнике беседу с царем в конце сентября: “Гучков – Юань Шикай. И он дружен и в переписке со всеми фрондерами – Куропаткиным, Рузским, Кривошеиным и даже с Алексеевым”42. Как представляется, Николай II надеялся, что его собственные благодеяния, оказанные Рузскому, должности, награды, перевесят влияние оппозиционеров. Сразу по прибытии императора в Псков позиция Рузского отчетливо определилась – по воспоминаниям членов царской свиты, командующий немедленно, еще на перроне, куда прибыл царский поезд, заявил, что “теперь надо сдаться на милость победителя”, подразумевая под победителем мятежную столицу и ее думских руководителей. Стало ясно, что на организацию карательных действий здесь рассчитывать не приходится. Вскоре царю стала известна и точка зрения Алексеева, который также поддержал требование отречения.

Роль Рузского в событиях начала марта заключалась в том, что именно он оказывал непосредственное давление на царя, вынуждая его отречься. В ночь на 2 марта Рузский долго один на один беседовал с царем, а ночью – с председателем Государственной думы М. В. Родзянко. Рузский передавал императору все требования Родзянко, присовокупляя и собственное согласие с теми, удовлетворение каковых якобы позволит сохранить монархию и династию. Первоначально задачей ставилось образование “ответственного министерства” (формируемого парламентом), затем – уже отречение.

Для давления на царя использовалось все – и телеграммы из столицы и Ставки, и ложные сведения о движении на Псков “революционных отрядов”, и, наконец, мнения помощников Рузского, разделявших его точку зрения. Один из них, Данилов, вспоминал: “Генерал Рузский всегда и со всеми держал себя непринужденно просто. Его медленная, почти ворчливая по интонации речь, состоявшая из коротких фраз и соединенная с суровым выражением его глаз, смотревших из-под очков, производила всегда несколько суховатое впечатление, но эта манера говорить хорошо была известна государю и была одинаковой со всеми и при всякой обстановке. Спокойствия и выдержки у генерала Рузского было очень много, и я не могу допустить, чтобы в обстановке беседы с государем, проявлявшим к генералу Рузскому всегда много доверия, у последнего могли сдать нервы. Вернее думать, что людская клевета и недоброжелательство пожелали превратить честного и прямолинейного генерала Рузского в недостойную фигуру распоясавшегося предателя”43. Здесь речь идет о слухах, что Рузский якобы чуть ли не силой вырвал отречение. Вместе с тем мощь оказанного Рузским давления на императора отрицать нельзя – фактически Николай II оказался в плену штаба Северного фронта. Попытка императора найти опору в лице Ставки провалилась, как только пошли первые телеграммы от Алексеева. Рассчитывать на поддержку других фронтов не приходилось, ибо точно так же рассчитывали и на Рузского.

Рузский уже 3 марта в телеграмме Алексееву недвусмысленно указал: “Командующим армиями обстановка внутри империи мало известна, поэтому запрашивать их мнение считаю излишним”. После того, как 2 марта все главнокомандующие фронтов прислали императору телеграммы о необходимости отречения, дело монархии в России окончательно решилось. Император не получил поддержки со стороны тех, кого он сам же выдвинул и кто был во многом ему обязан своей карьерой.

Генералы полагали, что проблема заключается исключительно в том, чтобы убрать с престола скомпрометированную фигуру Николая II, после чего обстановка нормализуется: воодушевленная страна будет воевать с удвоенной энергией, династия обновится, контроль над жизнью государства

________________________________________

возьмет в свои руки Государственная дума. Так тогда думали многие. Например, бывший военный министр А. Ф. Редигер считал, что “если начальник штаба государя Алексеев и главнокомандующий Рузский не поддержали государя, а побуждали его подчиниться требованиям, исходившим из Петрограда, то это произошло потому, что они видели во главе движения избранников народа, людей, несомненно, почтенных, и видели в этом доказательство тому, что и вся революция отвечает воле народа”44. Генералы и подумать не могли, что еще до того, как они поддержали парламент, они уже превратились в пешки на российском политическом поле. Их действия определялись поступавшей из Петрограда информацией, той, которой хотелось верить, и которая поэтому расценивалась как достоверная. Граф Д. Ф. Гейден вспоминал о Рузском: “Это был благородный человек, любивший свою родину, с большим здравым смыслом, независимый и самостоятельный в своих мнениях, так как выше всего ценил правду. И если действительно виновен, что был последней каплей, воздействовавшей на государя при принятии последним решения, погубившего в конце концов Россию, то сделал это только думая, что все уже кончено, раз весь Петербург с великими князьями включительно присягнули Временному правительству, и желая дать возможность государю сделать это якобы по своему почину, а не быть скинутым против своего желания, мятежниками”45. И это действительно так. Тем не менее, царь не простил Рузского – его, единственного из всех главкомов. Будучи в Екатеринбурге в заключении, Николай II сказал: “Бог не покидает меня. Он дает мне силы простить всем врагам, но я не могу победить себя в одном: я не могу простить генерала Рузского”46.

Как и прочие высшие военачальники, Рузский не удержался от критики старого режима, к крушению которого приложил усилия. В одном из интервью, данных вскоре после февральского переворота, он даже заявил: “Корпусов для усмирения революции отрешившийся от престола царь мне не предлагал посылать по той простой причине, что я убедил его отречься от престола в тот момент, когда для него самого ясна стала неисправимость положения”. Тот же тезис Рузский развивал и в последующем – например, в разговоре с членами Думы Н. О. Янушкевичем и Ф. Д. Филоненко: “Из разговора с генералом Рузским выяснилось, что в деле отречения императора от престола он сыграл очень видную роль, что он просто настаивал на этом. И… еще раньше, до отречения, говорил о необходимости немедленного введения ответственного министерства, так как иначе дело может кончиться очень плохо”47. Таким образом, генерал недвусмысленно дал понять о своей ключевой роли в отречении от престола Николая II. Разумеется, такое заявление было слишком громким, но оно показательно. Впоследствии, в 1918 г., находясь на лечении на Кавказе и оказавшись на территории, контролируемой большевиками, Рузский попытался представить в ином свете свою роль в событиях Февраля. В беседе с С. Н. Вильчковским, сумевшим добраться к белым, Рузский уже утверждал, что виноват перед императором “не более, чем другие главнокомандующие и во всяком случае менее, чем Алексеев”. То есть Рузский попытался поставить себя на одну доску с Эвертом и В. В. Сахаровым, которые до последнего момента не желали поддерживать переворот и присоединились лишь после давления Ставки в лице Алексеева, поддержанного как раз Рузским. Однако более справедлив автор предисловия к сборнику документов об отречении царя: “Нет сомнения в том, что Рузский действовал в полном контакте с думскими верхами и настаивал на необходимости немедленного отречения”48.

Первое время Рузский продолжал занимать должность главнокомандующего армиями Северного фронта. После революции он, в связи со своей

________________________________________

ролью в отречении императора, питал надежды стать верховным главнокомандующим, хотя во Временном правительстве, обсуждались кандидатуры Алексеева и Брусилова. В середине марта военный министр А. И. Гучков направил телеграмму в штабы армий и фронтов: “Временное правительство, прежде чем окончательно решить вопрос об утверждении верховным главнокомандующим генерала Алексеева, обращается к вам с просьбой сообщить вполне откровенно и незамедлительно ваше мнение об этой кандидатуре”. Эверт, Брусилов и Сахаров с некоторыми оговорками, но поддержали кандидатуру Алексеева. От ответа уклонился лишь Рузский: “По моему мнению, выбор верховного должен быть сделан волей правительства. Принадлежа к составу действующей армии, высказываться по этому вопросу для себя считаю невозможным”. Его поддержали и подчиненные. Данилов отметил, что Алексеев является “отменным начальником штаба верховного главнокомандующего. Но боевой репутации в войсках генерал Алексеев не имеет и имя его среди них популярностью не пользуется”. А командующий 1-й армии А. И. Литвинов заявил напрямую, что “наилучшей комбинацией было бы назначение генерала Рузского верховным главнокомандующим, а генерала Алексеева его начальником штаба”49. Но выбор уже был сделан.

Временное правительство не забыло тех услуг, что были оказаны главкосевом в момент падения монархии, и ему еще доверяли. Все изменилось с отставкой наиболее консервативно настроенных членов правительства – министра иностранных дел П. Н. Милюкова и Гучкова. В апреле Алексеев отправил Рузского в отставку: “Алексеев уволил главнокомандующего Рузского и командующего армией Радко-Дмитриева за слабость военной власти и оппортунизм. Он съездил на Северный фронт и, вынеся отрицательное впечатление о деятельности Рузского и Радко-Дмитриева, деликатно поставил вопрос об их “переутомлении”. Так эти отставки и были восприняты тогда обществом и армией. По таким же мотивам Брусилов [впоследствии] уволил Юденича”50.

После отставки Рузский некоторое время жил в Петрограде в качестве пенсионера “с мундиром”. В столице он наносил многочисленные визиты, встречался с коллегами по ремеслу, пытался сделать что-нибудь посильное для остановки крушения армии. З. Н. Гиппиус 19 июля 1917 г. в своем дневнике записывала, что несколько раз в эти дни видела Рузского, который бывал у нее в гостях: “Маленький, худенький старичок, постукивающий мягкой палкой с резиновым наконечником. Слабенький, вечно у него воспаление в легких. Недавно оправился от последнего. Болтун невероятный, и никак уйти не может, в дверях стоит, а не уходит… Рузский с офицерами держал себя… отечески-генеральски. Щеголял этой “отечественностью”, ведь революция! И все же оставался генералом”51.

И после отставки генералы участвовали в решении важнейших военно-политических вопросов – например, на совещании в Ставке 16 июля, посвященном результатам и последствиям провала июньского наступления, присутствовал и Рузский. В начале августа 1917 г. вместе с Брусиловым, также отправленным в отставку, Рузский участвовал в Московском совещании общественных деятелей. Как и его отставные коллеги – Алексеев, Брусилов, Юденич, Каледин, он считал, что положение армии безнадежно. 12 октября Рузский участвовал во втором совещании общественных деятелей в Москве. В своей речи он выразил сочувствие арестованному Л. Г. Корнилову и его сторонникам, разделяя идею военной диктатуры во имя сохранения целостности государства. Рузский особенно высоко оценил Деникина, который до корниловского выступления командовал армиями Западного фронта.

Вскоре после Октябрьского переворота Рузский вместе с Радко-Дмитриевым отправился лечиться в Кисловодск. На курорте генералов застала

________________________________________

разворачивавшаяся гражданская война. Распад Кавказского фронта и начало вооруженной борьбы отрезали Рузского от Центральной России. Когда генералы переехали в Пятигорск, где распоряжалось командование Кавказской Красной армии, их наряду с другими представителями “бывших” взяли в заложники. После мятежа И. Л. Сорокина против большевистской власти на Кавказе заложники, находившиеся в Пятигорске, никакого отношения к фельдшеру Сорокину не имевшие, 18 октября 1918 г. в количестве 106 человек были расстреляны на склоне Машука. В их числе был и отказавшийся вступить в Красную армию генерал от инфантерии Николай Владимирович Рузский.

Современники в большинстве своем относительно невысоко оценивали Рузского как военачальника. Квинтэссенцией подобной характеристики можно привести слова А. А. Керсновского52, в своей работе опиравшегося на мнения русской эмиграции и личные свидетельства участников первой мировой войны, многие из которых воевали под началом Рузского: “Стоит ли упоминать о Польской кампании генерала Рузского в сентябре – ноябре 1914 года? О срыве им Варшавского маневра Ставки и Юго-Западного фронта? О лодзинском позоре? О бессмысленном нагромождении войск где-то в Литве, в 10-й армии, когда судьба кампании решалась на левом берегу Вислы, где на счету был каждый батальон? И, наконец, о непостижимых стратегическому – и просто человеческому – уму бессмысленных зимних бойнях на Бзуре, Равке, у Болимова, Боржимова и Воли Шидловской53?”. Советские военные ученые также не ставили высоко генерала Рузского.

Однако существует и противоположное мнение. Великий князь Андрей Владимирович писал о нем восторженно: “Человек с гением. Талант у него, несомненно, был большой. Лодзинская и Праснышская операции будут со временем рассматриваться как великие бои, где гений главнокомандующего проявился вовсю. Не оценили его, не поняли гений и скромность Рузского. Это большая потеря и для фронта, и для России”54. Выгодное для Рузского свидетельство оставил и протопресвитер фронта: “Выше среднего роста, болезненный, сухой, сутуловатый, со сморщенным продолговатым лицом, с жидкими усами и коротко остриженными, прекрасно сохранившимися волосами, в очках, он в общем производил очень приятное впечатление. От него веяло спокойствием и уверенностью. Говорил он сравнительно немного, но всегда ясно и коротко, умно и оригинально; держал себя с большим достоинством, без тени подлаживания и раболепства. Очень часто спокойно и с достоинством возражал великому князю”55. Итак, с одной стороны, “лодзинский позор”, с другой – лодзинские “великие бои”. При этом, очевидно, великий князь выражал лишь свое мнение, а также позицию окружения Рузского, остававшегося в штабе Северо-Западного фронта и при Алексееве в 1915 г., а Керсновский опирался на оценки многочисленных участников войны.

Парадоксальным образом оба мнения по-своему верны. Действительно, в России можно было бы найти военачальников лучше Рузского. Однако в России начала XX в. продвижение по служебной лестнице во многом зависело от личных связей внутри высшего генералитета. Лучшие командующие – П. А. Лечицкий, П. А. Плеве, В. Е. Флуг не имели вверху “сильной руки”. В то же время Рузский являлся креатурой военного министра Сухомлинова. При той системе выдвижения, какая существовала в Российской империи, Рузский являлся еще неплохим вариантом – хотя бы в сравнении со своим предшественником на Северо-Западном фронте Я. Г. Жилинским, проигравшим Восточно-Прусскую наступательную операцию августа 1914 года.

Такой противник, как немцы, столь основательно подготовившиеся к войне, не мог быть разгромлен в короткие сроки. Русская армия не была

________________________________________

исключением: австро-венгры и турки выглядели слабее русских, но немцы показали себя более сильным противником. Рузский на протяжении почти всей войны был вынужден драться против немцев (единственное исключение – первый месяц войны на Юго-Западном фронте, выдвинувший Рузского). Поэтому, не отличаясь сильной волей и находясь под влиянием окружения, он не мог не уступать лучшему немецкому полководцу – Э. Людендорфу. Отсюда и неудачи, и большие потери даже при успехах. Были ли бы на его месте лучше другие генералы – неизвестно. Второго М. Д. Скобелева в России тогда не нашлось. Брусилов воевал преимущественно против австрийцев, а Юденич провел всю войну на Кавказском фронте, где немцы были представлены разве что в качестве советников. В такой обстановке Данилов был прав, когда писал, что Рузского уважали и ценили не только в действующей армии, но и во всей России и что он был военачальником, заслужившим звание одного из лучших генералов дореволюционной русской армии56.

Примечания

1. Военно-исторический вестник, 1965, N 25, с. 5 – 6.

2. ПОРОШИН А. А. Военно-теоретическая и практическая подготовка военачальников русской армии накануне первой мировой войны. – Военно-исторические исследования в Поволжье (Саратов), 2007, вып. 8, с. 73.

3. Развитие тактики русской армии (XVIII в. – начало XX в.). М. 1957, с. 271.

4. СУХОМЛИНОВ В. А. Воспоминания. Мемуары. Минск. 2005, с. 137.

5. ДАНИЛОВ Ю. Н. Россия в мировой войне 1914 – 1915 гг. Берлин. 1924, с. 193 – 194.

6. ГОЛОВИН Н. Н. Дни перелома Галицийской битвы. Париж. 1940, с. 22.

7. ГОЛОВИН Н. Н. Галицийская битва. Первый период. Париж. 1930, с. 329.

8. Борис Васильевич Сергиевский. 1888 – 1971. Нью-Йорк. 1975, с. 16.

9. ДОМАНЕВСКИЙ В. Н. Мировая война. Кампания 1914 года. Париж. 1929, с. 60.

10. Цит. по: Граф Келлер. М. 2007, с. 338.

11. Дневник Николая II (1913 – 1918). М. 2007, с. 165.

12. БРУСИЛОВ А. А. Мои воспоминания. М. 1983, с. 67.

13. Борис Васильевич Сергиевский, с. 27.

14. Военно-исторический вестник, 1964, N 23, с. 7.

15. НЕЛИПОВИЧ С. Г. Варшавское сражение. Октябрь 1914 [года]. Цейхгауз. 2006.

16. Лодзинская операция. Сб. документов империалистической войны. М. -Л. 1936, с. 60.

17. СЕМАНОВ С. Н. Брусилов. М. 1980, с. 118.

18. ЛАРИОНОВ Я. М. Записки участника мировой войны. Харбин. 1936, с. 177.

19. Лодзинская операция, с. 20.

20. История военной стратегии России. М. 2000, с. 124.

21. БОНЧ-БРУЕВИЧ М. Д. Вся власть Советам. Воспоминания. М. 1957, с. 60.

22. Первая мировая в жизнеописаниях русских военачальников. М. 1994, с. 40.

23. ЛЕМКЕ М. К. 250 дней в царской Ставке. Т. 1. Минск. 2003, с. 34.

24. См., напр.: ФУЛЛЕР У. Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России. М. 2009.

25. ПОЛИВАНОВ А. А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника. Т. 1. М. 1924, с. 161.

26. ФЛОРИНСКИЙ М. Ф. Кризис государственного управления в России в годы первой мировой войны. Л. 1988, с. 176, 183 – 185.

27. Дневник бывшего великого князя Андрея Владимировича. Л. 1925, с. 57, 60.

28. ЛАВЕРЫЧЕВ В. Я. Военный государственно-монополистический капитализм в России. М. 1988, с. 267.

29. ПОЛИВАНОВ А. А. Ук. соч., с. 218.

30. БАХТУРИНА А. Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы первой мировой войны. М. 2004, с. 105.

31. БРУСИЛОВ А. А. Мои воспоминания. М. 2001, с. 368.

32. Государственный архив Российской Федерации, ф. 5972, оп. 3, д. 81, л. 1 – 1об.

33. ДРЕЙЕР В. Н. На закате империи. Мадрид. 1965, с. 56.

34. БОНЧ-БРУЕВИЧ М. Д. Ук. соч., с. 104.

35. Красный архив, 1929, N 3(34), с. 49 – 50.

________________________________________

36. Цит. по: НЕЛИПОВИЧ С. Г. Брусиловский прорыв. М. 2006, с. 33.

37. Российский государственный военно-исторический архив, ф. 2003, оп. 2, д. 1017, л. 142.

38. Там же, оп. 1, д. 63, л. 109 – 112, 119; д. 68, л. 290 – 295, 329 – 330.

39. Там же, оп. 2, д. 1017, л. 53, 113об., 116об.

40. Там же, л. 114.

42. Цит. по: АВРЕХ А. Я. Царизм накануне свержения. М. 1989, с. 145.

43. Литература русского зарубежья. Антология. Т. 2. М. 1990, с. 370.

44. РЕДИГЕР А. Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра. Т. 2. М. 1999, с. 444.

45. Военно-исторический вестник, 1971, N 37, с. 14.

46. Цит. по: ФИРСОВ С. Л. Николай II. Пленник самодержавия. СПб. 2009, с. 99.

47. 1917. Разложение армии. М. 2010, с. 91.

48. Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы. М. 1990, с. 13, 142, 145.

49. ПОРТУГАЛЬСКИЙ Р. М., РУНОВ В. А. Верховные главнокомандующие Отечества. М. 2001, с. 607 – 608.

50. ДЕНИКИН А. И. Очерки русской смуты: Крушение власти и армии. Минск. 2003, с. 202.

51. ГИППИУС З. Н. Дневники. Т. 2. М. 1999, с. 104.

52. КЕРСНОВСКИЙ А. А. История русской армии. Т. 4. М. 1994, с. 180.

53. Здесь речь идет о боях в ходе Праснышской наступательной операции февраля-марта 1915 года.

54. Дневник бывшего великого князя Андрея Владимировича, с. 23.

55. ШАВЕЛЬСКИЙ Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Т. 1. Нью-Йорк. 1954, с. 255.

56. ДАНИЛОВ Ю. Н. На пути к крушению. М. 2000, с. 206 – 207.

Вопросы истории. – 2012. – № 4. – C. 53-72

Оськин Максим Викторович – кандидат исторических наук, старший преподаватель Института законоведения и управления Всероссийской полицейской ассоциации. Тула.