Одинцовой
2. История любви Павла Петровича и княгини Р.
3.История любви Кати и Аркадия
Полчаса спустя Николай Петрович отправился в сад, в свою любимую беседку. На него нашли грустные думы. Впервые он ясно сознал свое разъединение с сыном;он предчувствовал, что с каждым днем оно будет становиться все больше и больше. Стало быть, напрасно он, бывало, зимою в Петербурге по целым дням просиживал над новейшими сочинениями; напрасно прислушивался к разговорам молодых людей; напрасно радовался, когда ему удавалось вставить и свое слово в их кипучие речи. "Брат говорит, что мы правы, -- думал он, -- и, отложив всякое самолюбие в сторону, мне самому кажется, что они дальше от истины, нежели мы, а в то же время я чувствую, что за ними есть что-то, чего мы не имеем, какое-то преимущество над нами... Молодость? Нет: не одна только молодость. Не в том ли состоит это преимущество, что в них меньше следов барства, чем в нас?" Николай Петрович потупил голову и провел рукой по лицу. "Но отвергать поэзию? -- подумал он опять, -- не сочувствовать художеству, природе?.." И он посмотрел кругом, как бы желая понять, как можно не сочувствовать природе. Уже вечерело; солнце скрылось за небольшую осиновую рощу, лежавшую в полверсте от сада: тень от нее без конца тянулась через неподвижные поля. Мужичок ехал рысцой на белой лошадке по темной узкой дорожке вдоль самой рощи; он весь был ясно виден, весь, до заплаты на плече, даром что ехал в тени; приятно-отчетливо мелькали ноги лошадки. Солнечные лучи с своей стороны забирались в рощу и, пробиваясь сквозь чащу, обливали стволы осин таким теплым светом, что они становились похожи на стволы сосен, а листва их почти синела и над нею поднималось бледно-голубое небо, чуть обрумяненное зарей. Ласточки летали высоко; ветер совсем замер; запоздалые пчелы лениво и сонливо жужжали в цветах сирени; мошки толклись столбом над одинокою, далеко протянутою веткою. "Как хорошо, Боже мой!" -- подумал Николай Петрович, и любимые стихи пришли было ему на уста; он вспомнил Аркадия, Stoff und Kraft -- и умолк, но продолжал сидеть, продолжал предаваться горестной и отрадной игре одиноких дум. Он любил помечтать; деревенская жизнь развила в нем эту способность. Давно ли он так же мечтал, поджидая сына на постоялом дворике, а с тех пор уже произошла перемена, уже определились, тогда еще неясные, отношения... и как!
С1. Сформулируйте главную идею фрагмента и кратко прокомментируйте высказывание критика: "Базаров все-таки побежден; побежден не лицами и не случайностями жизни, но самой идеей это жизни".
Роман "Отцы и дети" Глава первая: С какой целью автор рассказывает об истории жизни Николая Петровича и об истории их семьи?В романе «Отцы и дети» И. С. Тургенев изобразил несколько ярких женских образов. Каждый символизирует определенные черты и наклонности героя. Анна Сергеевна Одинцова – дворянка по происхождению, интересная и умная женщина, не способная на искренние чувства. Евдоксия Кукшина – пустышка, считающая себя нигилисткой, неопрятное бесполезное создание. Образ и характеристика Фенечки в романе «Отцы и дети» раскрывают множество положительных черт женского характера и составляют облик идеальной женщины, по мнению Тургенева.
История жизни Федосьи Николаевны
Фенечка – незаконная жена Николая Петровича. По происхождению обычная крестьянка. После смерти отца осталась вдвоем с матерью. Матушка Фенечки поступила в дом Кирсановых на должность экономки, Николая Петровича поражала ее чистоплотность, умение содержать жилище в порядке. Внимание Николая Петровича привлекла юная дочь экономки, он старался чаще с ней видеться и общаться. После внезапной смерти матери Фенечка осталась в доме Кирсановых, они с Николаем Петровичем полюбили друг друга и стали жить вместе. Фенечка родила от него сына, Митеньку.
Описание Фенечки
Внешний облик молодой Федосьи Николаевны автор описывает, передавая читателю восхищение этой особой:
«…Это была молодая женщина лет двадцати трех, вся беленькая и мягкая, с темными волосами и глазами, с красными, детски пухлявыми губками и нежными ручками. На ней было опрятное ситцевое платье; голубая новая косынка легко лежала на ее круглых плечах...».
Фенечка миловидная девушка. Невзирая на крестьянское происхождение, она воспитана. Глуповата, неграмотна, но мила и добра. От матери наследовала любовь к чистоте и уюту в доме. Она скромна и немного стесняется жителей и гостей Марьина:
«…Казалось, ей и совестно было, что она пришла, и в то же время она как будто чувствовала, что имела право прийти…».
Единственным человеком, с которым она чувствовала себя абсолютно свободно, был Евгений Базаров:
«…Она не только доверялась ему, не только его не боялась, она при нем держалась вольнее и развязнее, чем при самом Николае Петровиче…».
Полностью раскрывается ее характер в материнстве. Она трепетно относится к сыну, обожает и балует малыша. Огромную радость ей приносит интерес Павла Петровича к маленькому племяннику:
«…Фенечка вся покраснела от смущения и от радости…».
Кирсанов и Фенечка
В начале романа Фенечка – сожительница Николая Петровича. Такие отношения, кажется, лишены будущего. Он - дворянин, она – обычная крестьянка. Но рождение ребенка дарит Федосье Николаевне новое положение, Николай Петрович переселяет ее в дом, сообщает сыну о своих отношениях. Но сохраняется какая-то неопределенность в судьбе девушки. Кирсанов сам стесняется чувств:
«…Не называй ее, пожалуйста, громко... Ну, да... она теперь живет у меня. Я ее поместил в доме... там были две небольшие комнатки. Впрочем, это все можно переменить…».
Фенечка преданно любит отца своего ребенка:
«..Я Николая Петровича всем сердцем люблю Мне Николая Петровича не любить – да после этого мне и жить не надо! Я Николая Петровича одного на свете люблю и век любить буду!..».
Она выше всяких обсуждений и наговоров. Простота и естественность девушки делают ее прекрасной и ни на кого не похожей. Итогом трехлетних неузаконенных отношений становится долгожданная свадьба Фенечки и Николая Петровича.
Образ Фенечки тщательно прорисован Тургеневым. Он сочувствует ей, восторгается искренностью и открытостью. Из женских образов, представленных в романе «Отцы и дети», она больше остальных подходит к идеальному типу тургеневской девушки.
Проводив Аркадия с насмешливым сожалением и дав ему понять, что он нисколько не обманывается насчет настоящей цели его поездки, Базаров уединился окончательно: на него нашла лихорадка работы. С Павлом Петровичем он уже не спорил, тем более что тот в его присутствии принимал чересчур аристократический вид и выражал свои мнения более звуками, чем словами. Только однажды Павел Петрович пустился было в состязание с нигилистом по поводу модного в то время вопроса о правах остзейских дворян, но сам вдруг остановился, промолвив с холодною вежливостью: Впрочем, мы друг друга понять не можем; я, по крайней мере, не имею чести вас понимать. Еще бы! воскликнул Базаров. Человек все в состоянии понять и как трепещет эфир, и что на солнце происходит; а как другой человек может иначе сморкаться, чем он сам сморкается, этого он понять не в состоянии. Что, это остроумно? проговорил вопросительно Павел Петрович и отошел в сторону. Впрочем, он иногда просил позволения присутствовать при опытах Базарова, а раз даже приблизил свое раздушенное и вымытое отличным снадобьем лицо к микроскопу, для того чтобы посмотреть, как прозрачная инфузория глотала зеленую пылинку и хлопотливо пережевывала ее какими-то очень проворными кулачками, находившимися у ней в горле. Гораздо чаще своего брата посещал Базарова Николай Петрович; он бы каждый день приходил, как он выражался, «учиться», если бы хлопоты по хозяйству не отвлекали его. Он не стеснял молодого естествоиспытателя: садился где-нибудь в уголок комнаты и глядел внимательно, изредка позволяя себе осторожный вопрос. Во время обедов и ужинов он старался направлять речь на физику, геологию или химию, так как все другие предметы, даже хозяйственные, не говоря уже о политических, могли повести если не к столкновениям, то ко взаимному неудовольствию. Николай Петрович догадывался, что ненависть его брата к Базарову нисколько не уменьшилась. Неважный случай, между многими другими, подтвердил его догадки. Холера стала появляться кое-где по окрестностям и даже «выдернула» двух людей из самого Марьина. Ночью с Павлом Петровичем случился довольно сильный припадок. Он промучился до утра, но не прибег к искусству Базарова и, увидевшись с ним на следующий день, на его вопрос: «Зачем он не послал за ним?» отвечал, весь еще бледный, но уже тщательно расчесанный и выбритый: «Ведь вы, помнится, сами говорили, что не верите в медицину?» Так проходили дни. Базаров работал упорно и угрюмо... А между тем в доме Николая Петровича находилось существо, с которым он не то чтобы отводил душу, а охотно беседовал... Это существо была Фенечка. Он встречался с ней большею частью по утрам, рано, в саду или на дворе; в комнату к ней он не захаживал, и она всего раз подошла к его двери, чтобы спросить его купать ли ей Митю или нет? Она не только доверялась ему, не только его не боялась, она при нем держалась вольнее и развязнее, чем при самом Николае Петровиче. Трудно сказать, отчего это происходило; может быть, оттого, что она бессознательно чувствовала в Базарове отсутствие всего дворянского, всего того высшего, что и привлекает и пугает. В ее глазах он и доктор был отличный, и человек простой. Не стесняясь его присутствием, она возилась с своим ребенком, и однажды, когда у ней вдруг закружилась и заболела голова, из его рук приняла ложку лекарства. При Николае Петровиче она как будто чуждалась Базарова: она это делала не из хитрости, а из какого-то чувства приличия. Павла Петровича она боялась больше, чем когда-либо; он с некоторых пор стал наблюдать за нею и неожиданно появлялся, словно из земли вырастал за ее спиною в своем сьюте , с неподвижным зорким лицом и руками в карманах. «Так тебя холодом и обдаст», жаловалась Фенечка Дуняше, а та в ответ ей вздыхала и думала о другом «бесчувственном» человеке. Базаров, сам того не подозревая, сделался жестоким тираном ее души. Фенечке нравился Базаров; но и она ему нравилась. Даже лицо его изменялось, когда он с ней разговаривал: оно принимало выражение ясное, почти доброе, и к обычной его небрежности примешивалась какая-то шутливая внимательность. Фенечка хорошела с каждым днем. Бывает эпоха в жизни молодых женщин, когда они вдруг начинают расцветать и распускаться, как летние розы; такая эпоха наступила для Фенечки. Все к тому способствовало, даже июльский зной, который стоял тогда. Одетая в легкое белое платье, она сама казалась белее и легче: загар не приставал к ней, а жара, от которой она не могла уберечься, слегка румянила ее щеки да уши и, вливая тихую лень во все ее тело, отражалась дремотною томностью в ее хорошеньких глазках. Она почти не могла работать; руки у ней так и скользили на колени. Она едва ходила и все охала да жаловалась с забавным бессилием. Ты бы чаще купалась, говорил ей Николай Петрович. Он устроил большую, полотном покрытую, купальню в том из своих прудов, который еще не совсем ушел. Ох, Николай Петрович! Да пока до пруда дойдешь умрешь, и назад пойдешь умрешь. Ведь тени-то в саду нету. Это точно, что тени нету, отвечал Николай Петрович и потирал себе брови. Однажды, часу в седьмом утра, Базаров, возвращаясь с прогулки, застал в давно отцветшей, но еще густой и зеленой сиреневой беседке Фенечку. Она сидела на скамейке, накинув, по обыкновению, белый платок на голову; подле нее лежал целый пук еще мокрых от росы красных и белых роз. Он поздоровался с нею. А! Евгений Васильич! проговорила она и приподняла немного край платка, чтобы взглянуть на него, причем ее рука обнажилась до локтя. Что вы это тут делаете? промолвил Базаров, садясь возле нее. Букет вяжете? Да; на стол к завтраку. Николай Петрович это любит. Но до завтрака еще далеко. Экая пропасть цветов! Я их теперь нарвала, а то станет жарко и выйти нельзя. Только теперь и дышишь. Совсем я расслабела от этого жару. Уж я боюсь, не заболею ли я? Это что за фантазия! Дайте-ка ваш пульс пощупать. Базаров взял ее руку, отыскал ровно бившуюся жилку и даже не стал считать ее ударов. Сто лет проживете, промолвил он, выпуская ее руку. Ах, сохрани Бог! воскликнула она. А что? Разве вам не хочется долго пожить? Да ведь сто лет! У нас бабушка была восьмидесяти пяти лет так уж что же это была за мученица! Черная, глухая, горбатая, все кашляла; себе только в тягость. Какая уж это жизнь! Так лучше быть молодою? А то как же? Да чем же оно лучше? Скажите мне! Как чем? Да вот я теперь, молодая, все могу сделать и пойду, и приду, и принесу, и никого мне просить не нужно... Чего лучше? А вот мне все равно: молод ли я или стар. Как это вы говорите все равно? это невозможно, что вы говорите. Да вы сами посудите, Федосья Николаевна, на что мне моя молодость? Живу я один, бобылем... Это от вас всегда зависит. То-то что не от меня! Хоть бы кто-нибудь надо мною сжалился. Фенечка сбоку посмотрела на Базарова, но ничего не сказала. Это что у вас за книга? спросила она, погодя не много. Эта-то? Это ученая книга, мудреная. А вы все учитесь? И не скучно вам? Вы уж и так, я чай, все знаете. Видно, не все. Попробуйте-ка вы прочесть немного. Да я ничего тут не пойму. Она у вас русская? спросила Фенечка, принимая в обе руки тяжело переплетенный том. Какая толстая! Русская. Все равно я ничего не пойму. Да я и не с тем, чтобы вы поняли. Мне хочется посмотреть на вас, как вы читать будете. У вас, когда вы читаете, кончик носика очень мило двигается. Фенечка, которая принялась было разбирать вполголоса попавшуюся ей статью «о креозоте», засмеялась и бросила книгу... она скользнула со скамейки на землю. Я люблю тоже, когда вы смеетесь, промолвил Базаров. Полноте! Я люблю, когда вы говорите. Точно ручеек журчит. Фенечка отворотила голову. Какой вы! промолвила она, перебирая пальцами по цветам. И что вам меня слушать? Вы с такими умными дамами разговор имели. Эх, Федосья Николаевна! поверьте мне: все умные дамы на свете не стоят вашего локотка. Ну, вот еще что выдумали! шепнула Фенечка и поджала руки. Базаров поднял с земли книгу. Это лекарская книга, зачем вы ее бросаете? Лекарская? повторила Фенечка и повернулась к нему. А знаете что? Ведь с тех пор, как вы мне те капельки дали, помните? уж как Митя спит хорошо! Я уж и не придумаю, как мне вас благодарить; такой вы добрый, право. А по-настоящему, надо лекарям платить, заметил с усмешкой Базаров. Лекаря, вы сами знаете, люди корыстные. Фенечка подняла на Базарова свои глаза, казавшиеся еще темнее от беловатого отблеска, падавшего на верхнюю часть ее лица. Она не знала шутит ли он или нет. Если вам угодно, мы с удовольствием... Надо будет у Николая Петровича спросить... Да вы думаете, я денег хочу? перебил ее Базаров. Нет, мне от вас не деньги нужны. Что же? проговорила Фенечка. Что? повторил Базаров. Угадайте. Что я за отгадчица! Так я вам скажу; мне нужно... одну из этих роз. Фенечка опять засмеялась и даже руками всплеснула до того ей показалось забавным желание Базарова. Она смеялась и в то же время чувствовала себя польщенною. Базаров пристально смотрел на нее. Извольте, извольте, промолвила она наконец и, нагнувшись к скамейке, принялась перебирать розы. Какую вам, красную или белую? Красную, и не слишком большую. Она выпрямилась. Вот, возьмите, сказала она, но тотчас же отдернула протянутую руку и, закусив губы, глянула на вход беседки, потом приникла ухом. Что такое? спросил Базаров. Николай Петрович? Нет... Они в поле уехали... да я и не боюсь их... а вот Павел Петрович... Мне показалось... Что? Мне показалось, что они тут ходят. Нет... никого нет. Возьмите. Фенечка отдала Базарову розу. С какой стати вы Павла Петровича боитесь? Они меня все пугают. Говорить не говорят, а так смотрят мудрено. Да ведь и вы его не любите. Помните, прежде вы все с ним спорили. Я и не знаю, о чем у вас спор идет; и вижу, что вы его и так вертите, и так... Фенечка показала руками как, по ее мнению, Базаров вертел Павла Петровича. Базаров улыбнулся. А если б он меня побеждать стал, спросил он, вы бы за меня заступились? Где ж мне за вас заступаться? да нет, с вами не сладишь. Вы думаете? А я знаю руку, которая захочет, и пальцем меня сшибет. Какая такая рука? А вы небось не знаете? Понюхайте, как славно пахнет роза, что вы мне дали. Фенечка вытянула шейку и приблизила лицо к цветку... Платок скатился с ее головы на плеча; показалась мягкая масса черных, блестящих, слегка растрепанных волос. Постойте, я хочу понюхать с вами, промолвил Базаров, нагнулся и крепко поцеловал ее в раскрытые губы. Она дрогнула, уперлась обеими руками в его грудь, но уперлась слабо, и он мог возобновить и продлить свой поцелуй. Сухой кашель раздался за сиренями. Фенечка мгновенно отодвинулась на другой конец скамейки. Павел Петрович показался, слегка поклонился и, проговорив с какою-то злобною унылостью: «Вы здесь», удалился. Фенечка тотчас подобрала все розы и вышла вон из беседки. «Грешно вам, Евгений Васильевич», шепнула она, уходя. Неподдельный упрек слышался в ее шепоте. Базаров вспомнил другую недавнюю сцену, и совестно ему стало, и презрительно досадно. Но он тотчас же встряхнул головой, иронически поздравил себя «с формальным поступлением в селадоны» и отправился к себе в комнату. А Павел Петрович вышел из саду и, медленно шагая, добрался до леса. Он остался там довольно долго, и когда он вернулся к завтраку, Николай Петрович заботливо спросил у него, здоров ли он? до того лицо его потемнело. Ты знаешь, я иногда страдаю разлитием желчи, спокойно отвечал ему Павел Петрович.Дочь крестьянки. Образ девушки помогает лучше понять характеры главных героев романа.
Предыстория.
Мать девушки работала в хозяйском доме Кирсанова. Дочь помогала по хозяйству. Одинокий вдовец Николай Петрович увлекся симпатичной Фенечкой. Через три года родился сын Митенька, они стали жить вместе.
Портрет
Автор подробно описывает внешний облик девушки, восхищаясь природной естественной красотой. Главное украшение молодой женщины — счастливое материнство. Все гармонично, мягко, мило: темные волосы, выразительные глаза, стыдливый румянец, пухлые губки. «Какая хорошенькая!» — восклицает Базаров, впервые увидев Федосью Николаевну.
Внутренний облик
Фенечка малообразованна, лишена светского лоска. Зато аккуратна, хозяйственна, добра. Стесняясь двусмысленного положения в доме Кирсановых, старается реже попадаться на глаза. Всем сердцем женщина предана мужу, благодарна судьбе за встречу с ним.
Финал.
Федосья Николаевна дождалась своего счастья. Она стала законной хозяйкой имения Николая Петровича, сын Митенька — наследником состояния, маленьким помещиком Кирсановым.
